«Хорошо, что это запись, а не прямой эфир, – подумала Наргиза, – можно будет почистить его речь на монтаже (аудиомонтирование – это вырезание и удаление любого брака, «ляпов», слов-паразитов, нецензурной лексики и ненужных затянувшихся пауз, а также соединение качественных фрагментов. - Прим. автора)».
Махмуд впервые за долгое время, лет за пятнадцать, не понимал, радоваться ему или плакать. Воспоминания неудержимым речным потоком обрушивались на него. Он гнал их от себя, как мог, усилием воли стараясь им сопротивляться. Но чем больше он смотрел на свою молодую собеседницу, тем с большим, подобным урагану, напором старая жизнь врывалась в его сознание, в его сегодня, напоминая о себе властно и настойчиво.
3
15 лет назад.
Отношения с НЕЙ не складывались. То есть, конечно, Махмуд, как любой молодой неженатый мужчина (совсем недавно друзья от души веселились на его «тридцатнике»!), не мог не заметить утонченную красоту Севары, ее приятное лицо, стройную фигуру, плавную походку. Но Махмуду сразу же, с первого взгляда, девушка показалась неприступной. Нет, он не мог бы сказать, что Севара была необаятельна. Как раз наоборот. Тонкие брови молодой женщины, ее зеленые глаза, необычайно красивая улыбка казались ему чарующими и будоражили его воображение.
Они пока что особо не сталкивались. Общих спектаклей еще не было. Всего-то было месяца три, как Севара Кариева пришла в труппу Ташкентского драмтеатра. За ее плечами имелись только вуз да двухгодичная стажировка в каком-то провинциальном театрике в маленьком областном городе.
В то январское утро настроения у Пулатова не было. Еще вчера он не поладил с матерью. А тут – эта новенькая, Кариева, прошла мимо, словно царица, и даже не взглянула в его сторону и не поздоровалась. Его, ведущего актера театра!
«Она плохо видит? – думал он. – Вряд ли. Скорее, строит из себя невесть что. Тоже мне, личность!»
Эта мелочь его задела: он привык к вниманию окружающих. Очень хотелось все исправить, поставить эту молодую актрису на место.
«Так не должно быть! – кипятился он. – Я талант, на мне театр держится. Весь основной репертуар играю я, Махмуд Пулатов! Ведь кому попало в молодые годы звание не дают! Да кто она такая?! И что себе позволяет?!»
На следующий день он играл как никогда – блестяще, почти гениально. Все говорили, что превзошел себя. А Севара… Она опять не сказала ему ни слова. Даже не посмотрела в его сторону. Конечно, думал он, она еще девчонка, «зеленая», ничего не смыслящая в настоящем искусстве. Но, тем не менее, ему было обидно.
Махмуд стал курить. Знал, что это вредно и нехорошо, но не мог с собой справиться. В глубине сердца он чувствовал неудовлетворенность собой. Его это мучило. Ныло, подобно старой пулевой ране. Мешало жить. Давило на него, претендуя на господство в мыслях и чувствах. Он уже почти ненавидел игнорирующую его начинающую актриску – наверняка с невесть каким талантом. Махмуд считал, что у таких, как она, не может быть большого будущего…
4
Наше время.
– Алло, Махмуд Хамидович? Добрый вечер! Это Наргиза, журналист. Как вы?
– Спасибо, Наргиза. Неплохо. По какому поводу звоните?
– Хотела напомнить, чтобы в воскресенье в девять утра вы послушали мою передачу. Ту, в которой принимали участие.
– Хорошо, благодарю. Думаю, что это непременно нужно отметить! Я же должен вас как-то отблагодарить за старания меня пропиарить.
– Ну что вы, зачем? – растерялась девушка от неожиданного предложения. – Простите за честность, но я никого специально не пиарю. Цель моих эфиров – пропаганда самого искусства, а не его великих служителей. Да и… можно подумать, Махмуд Хамидович, что в СМИ о вас мало дают, и для вас это такое уж большое событие!
– Да, вы правы. Я не обделен вниманием. Просто искал повод…
– Что? Ближе познакомиться? А зачем это вам? К тому же, по-моему, у нас на встрече не все получилось удачно. Прошу извинить меня за прямоту. Бывает и лучше.