— Святой отец, — негромко позвал Гоплит. — Я сочувствую вашей трагедии. Но поверьте: лучше его отпустить. Этот человек способен на всё.
— Я знаю, — сказал отец Прохор, не оборачиваясь. — Продолжайте заниматься своими делами, уважаемые. А я займусь своими.
Как всегда в моменты особые, чудо-отрок переменился. Стал выше ростом, раздался в плечах, волосы его сделались белыми и длинными, макушку накрыл чёрный клобук…
— Тебе меня не запугать! — завизжал Вассертрум, отступая от величественной фигуры, нависающей над ним, подобно карающему мечу.
Святой отец улыбнулся, а затем простёр руку и легко забрал у него детонатор.
И в этот миг земля дрогнула.
Вассертрум мстительно рассмеялся.
Земля дрогнула ещё раз, пляжные зонтики зашатались.
— Я предупреждал! — прокричал Вассертрум. — Надо было отпустить меня, и всё бы закончилось. Теперь вы всё равно меня отпустите, а потом приметесь разгребать последствия катастрофы — которую сами же и спровоцировали!
Повернувшись, он побежал, отбросив и второй костыль, неловко, но споро перебирая ногами.
А на берег уже набегала громадная волна, и отец Прохор, раскинув руки, стоял перед ней, выкрикивая в воду грозные слова.
От его слов волна загустела, стала масляной, как жидкое стекло и… медленно осела, не добежав до берега каких-нибудь десяти метров.
А ведь гребень её был выше крыши стадиона…
Но где-то под ногами продолжало бухать, и вот уже Владимир стоит, широко расставив ноги, уперев молот в землю, и говорит, говорит что-то — и земля успокаивается.
А потом загрохотали горы, и вдоль воды, вдоль всего пляжа и к нашим ногам побежала трещина.
Котов подхватывает на руки Машу, Алекс оттолкнул Гоплита, и сам упал вместе с ним, но Шаман так и лежал на пути трещины, в груди его зияла дыра, но я чувствовал: мальчишка ещё жив.
Земля дрогнула, и я упал, вытянув руки, но Лойза уже исчез в трещине, та зубасто ухмыльнулась, а я подтянулся и успел схватить его за штанину…
Моя голова свешивалась вниз, в пропасть.
Вокруг водопадом сыпалась галька, а в фокусе зрения вдруг оказались чёрные бусины: из-под воротника рубашки выпал подарок покойного Князя, чётки из драконьего жемчуга.
Я моргнул. Потом моргнул ещё раз.
Протянул руку к чёткам и порвал крепкую просмоленную нить. Шею обожгло болью, жемчужины полетели в пропасть, как мелкие брызги.
Последнее желание, — шептали мои губы. — Всего одно.
Пускай все будут живы…
Эпилог
Курица-гриль распространяла такие запахи, что можно продать душу только за то, чтобы получить крылышко.
Курицу, кстати, как и гору другой снеди, мы просто заказали на пляж с доставкой.
Сейчас всё это великолепие располагалось на одном из шезлонгов, вместо стола, на заботливо постеленной Гоплитом газетке.
— Ну… — Алекс торжественно поднял откупоренную бутылку с шампанским. — С наступающим!
Когда я предложил шефу разлить напиток по фужерам, тот лишь презрительно скривился и высокомерно заявил:
— Запомни, поручик: гусары шампанское рюмками не пьют.
Так что, каждому просто вручили по открытой бутылке, даже Маше и Мириам.
Землетрясение удалось купировать в зародыше: повалило несколько киосков, случилась парочка незначительных ДТП…
Словом, обошлось.
Хочется верить, что катастрофа не состоялась благодаря моему последнему желанию, не произнесённому, но выстраданному и вымученному, продиктованному не волей, но необходимостью.
Впрочем, об этом я молчу — боюсь, что будут смеяться.
Куда тебе, скажут, со свиным рылом в калашный ряд…
Признаться, я и сам склоняюсь в пользу коллективного творчества. Если совсем уж честно, не могу сказать, что в тот момент думал об общественном благе. Я вообще тогда ни о чём не думал — только чувствовал.
А чувствовал я, что мир — тот, который я знаю и люблю — катится в тартарары. В прямом смысле: когда я ловил Шамана, то видел на дне пропасти всполохи багрового пламени, клубы дыма, и нисколько не удивился бы, если б в дыму том углядел ошпаренных чертей со сковородками.
Чётки из драконьего жемчуга пропали навсегда — их поглотила та самая геенна, в которую чуть не рухнул Шаман.
Чудо, — сказал бы Алекс. — Великий Князь ПРЕДВИДЕЛ, что тебе предстоит спасти мир, поручик. Вот и поспособствовал по мере сил…
Я не суеверен. Просто, потому что знаю: всё это существует. И чудеса, и леший и русалки.