Молча отвернувшись, я зашагал к воротам кладбища. Ноги увязали в размокшей грязи, по плечам колотил ледяной дождь…
Ботинки будут испорчены безнадёжно, — с грустью подумал я.
И тут же обрадовался: на расстоянии гри-гри действует не так сильно — раз я могу думать о таких пустяках, как испорченные ботинки.
Сзади раздались лёгкие шаги, а потом в мою ладонь, как доверчивый тёплый зверёк, скользнула маленькая детская рука…
Не поверите, но меня захлестнула такая волна нежности, что на глазах опять выступили слёзы.
В следующий миг, правда, руку эту пришлось отпустить.
— Ты с ума сошла! — я кричал.
Настолько непреодолимым, диким, был страх того, что я мог сотворить…
— Сам дурак, — ответствовала Маша, делая шаг ко мне. — Куда это ты собрался?
Её голос сбил с меня ярость, словно та была ветхим колючим мешком.
Она же ничего не знает.
Пока мы разбирались с гри-гри, Маша сидела в Аурусе, под бдительным оком Рамзеса, и для неё мой уход выглядит так: мы с Алексом из-за чего-то поругались, и я решил всех бросить.
Господи.
— Машенька, послушай меня…
— Нет, это ты послушай, — выражением лица, тоном голоса, или тем, как упёрла маленькие кулачки в бока, сейчас она до боли напоминала Антигону. — Я тебя одного не отпущу. Понял? Это не обсуждается.
Эффект был несколько подпорчен, когда шапка опять сползла ей на нос, но Маша так залихватски сбила её на макушку, что я невольно улыбнулся.
— Рядом со мной опасно, — попытался я ещё раз. — Понимаешь, я…
Ну не хотелось мне объяснять девочке, что такое — ЖАЖДА. Просто язык не поворачивался — это как говорить с ребёнком о сексе. Или об извращениях.
— Везде опасно, — подойдя вплотную, Маша крепко взяла меня за руку. — Но рядом с тобой — гораздо меньше. Так что пошли. Проветрим тебя чуток.
Я сглотнул.
Именно так бы сказала Антигона в данной ситуации… Я посмотрел Маше в глаза. Та ответила честным лучистым взглядом, а потом громко шмыгнула носом.
— Холодно здесь, как в холодильнике. Пойдём мороженого найдём, что-ли…
Сзади раздался мощный топот и нас с ног до головы обдало брызгами грязи.
Ну конечно. И как я сам об этом не подумал?..
Рамзес пристроился к Маше с другой стороны, и чуть помахивая белым кончиком хвоста, независимо потрусил рядом.
Я оглянулся.
Валид, отец Прохор и Гоплит ходили по полю, время от времени нагибаясь и подбирая что-то с земли.
Алекс стоял прямо. В своей любимой позе: вполоборота, одна рука вдоль тела, другая спрятана за спину.
В той руке, что висела свободно, был револьвер.
Не знаю, кого он им хотел напугать — разве что, ворон…
Что мне, что ходячим мертвецам револьверные пули — как горох.
Сначала я хотел просто отойти подальше и отсидеться в близлежащей роще.
Но каким-то непостижимым образом, присутствие девочки с собакой придало мне сил, уверенности в себе.
Почему-то казалось, что в их присутствии ничего плохого случиться просто не может.
А если ты перестанешь себя контролировать, кадет, Рамзес перегрызёт тебе глотку. Легко.
Я вздрогнул.
Казалось, такая циничная мысль просто не может исходить от Алекса. Но тем не менее, это было так: мне она не принадлежала, но была у меня в голове. Значит, это всё-таки шеф.
Порыв ветра, бросив в лицо горсть замерзшей ледяной крошки, отрезвил, привёл в чувство.
Я посмотрел на Машу.
Девочка и не думала отпускать мою руку, гордо вышагивая по грязи в своих ярко-красных сапожках.
— Ты уверена, что хочешь именно мороженого? — спросил я.
— В кафе должно быть тепло, — резонно заметила девочка. — А когда тепло, то можно и мороженого.
Цель — не хуже любой другой, — решил я и мы пошли.
Город был близко, частный сектор начинался прямо за кладбищем. Вероятно, когда-то погост был расположен довольно далеко, но окрестности Любани облюбовали дачники — увязая в грязи по щиколотку, я догадывался, почему.
Чернозём. Жирный, тяжелый… Помидоры и прочая морковка наверное, так и прут, никаких удобрений не надо.
Отец на старости лет любил повозиться в огороде. Последние годы вообще перебрался на дачу.
И когда я уезжал из города — даже не приехал, чтобы попрощаться. Так он выражал протест против моего решения пойти в армию…
Ступив на растресканный асфальт улицы, Рамзес коротко рыкнул: вдали, у фонарного столба, маялся одинокий мертвец.