— У нас давно уже полиция, Володенька, — кротко, я бы сказал, с какой-то затаённой нежностью, попенял ему шеф.
— Ну! — обрадовался Владимир. — Я и говорю: милиция,
— Наша милиция нас бережёт, — поддакнул Чумарь. — Сначала посадит, затем — стережет.
— Нич-чего не понимаю, — шеф высказался за нас обоих.
— Милиция, — повторил московский дознаватель. — От латинского — воинство, служба, ополчение…
— А, понял! — обрадовался шеф. — После развала Совета, наше дорогое «сообщество» — он показал кавычки пальцами — решило создать ополчение. В рамках защиты народонаселения…
— Ничего-то ты не понял, — Владимир отнял у Чумаря бутыль из-под водки, горестно посмотрел на свет сквозь пустую тару и отдал пузырь обратно.
— Да, но причём здесь ты? — очень нам хотелось его понять.
— Я всегда причём. Вот, оказал сопротивление при аресте.
Владимир окинул стены тоскливым взглядом.
Мы с шефом тоже.
Слава Богу, пятен крови, ошмётков костей и волос не было — значит, наш друг никого не зашиб. По крайней мере, до смерти.
— Меня здесь не было, — поспешно, словно его об этом спрашивали, отчитался Чумарь. — Когда я пришел, ЭТО — он ковырнул пальцем край ближайшей дыры — уже было.
— Да, но почему у нас… Такой беспорядок? — Владимир озадаченно оглядел зал. — Ты что, опять устроил вечеринку?
Он опять посмотрел на пустую бутылку.
— Я вам слово дал, дядя Вова. И я его держу. А это… — Чумарь покосился на мусор — осталось после побоища.
— Э… Ещё одного побоища? — осторожно вопросил Владимир.
— Дак я ж и говорю, — Чумарь горячился. — Прихожу, двери нараспашку — заходи кто хочешь, и бери, что хочешь… Вот они и зашли. Взять, правда, не успели.
— Кто? — дознаватели спросили одновременно.
— Да милиция же, — махнул рукой Чумарь. — Захожу, а они здесь сидят. Я им: заведение закрыто, выметайтесь. А сам на стены смотрю, и соображаю, медленно так: и кто вам не угодил?.. А они мне: сам выметайся, потому как дядю твоего закрыли, и теперь здесь всё наше. Ну я и… Повыбрасывал их. На улицу. Дверь запер и завалился спать — устал, как собака.
— Милицию метелить? — тупо спросил я.
— Да не, — Чумарь даже не обиделся. — В Химках лугару объявился.
— Так, — шеф вышел на центр помещения и заложил руки за спину. — Сдаётся мне, это мы к вам удачно зашли. Давайте-ка всё по порядку, — он обратил повелительный взор к Владимиру. — Начинайте, друг мой.
На «вы» Алекс переходил лишь тогда, когда был недоволен оппонентом.
Владимир встал прямо, заправил рубашку в штаны, пригладил волосы пятернёй, набрал воздуху… а потом выдал:
— Жрать охота. А ты же знаешь, Сашук: я с голода буйный.
Чумарь молча кивнул и многозначительно похлопал себя по тощему пузу.
Алекс завёл глаза к потолку.
Я кашлянул.
Тогда он махнул рукой и отвернулся — всем видом показывая: делайте, мол, что хотите.
— Я в магаз сбегаю, — вызвался Чумарь. — Только, дядя Вова… У меня денег нет, — выглядел он смущенным.
— У меня есть, — я подошел к рэперу. — Вместе сбегаем.
И мы уже направились к двери, когда сзади раздался громовой бас:
— Стоп, машина! — мы обернулись. Владимир грозно глянул из-под бровей на Чумаря, затем перевёл взгляд на меня. — Забыл?
Рэпер хлопнул себя по лбу. А потом тоже посмотрел на меня — как-то виновато.
— У нас тут это, — было видно, что он пытается подобрать слова. — В общем, все не-мёртвые из города долой. За сто-первый километр…
Алекс присвистнул.
А я сразу подумал о сообществе московских стригоев. Трудно представить, что князь Неясыть, оставив свой прибыльный бизнес, безропотно мигрирует за сто километров от Москвы.
С другой стороны: со своим самоваром…
— Ладно, дайте мне какую-нибудь кепку, — сюда-то мы прибыли на мотоциклах, в закрытых шлемах. — И очки. Тёмные.
Чумарь кивнул, пошарил в каком-то ларе у одной из стен и протянул мне требуемое.
— Народ постоянно что-нибудь забывает, — туманно пояснил он.
— Хвост под воротник спрячь, — мрачно посоветовал Алекс.
Я послушался.
В общем и целом, если не обращать внимания на слишком светлую радужку глаз и белые волосы, я ничем не отличался от живых.
Главное, вовремя сделать глоток крови.
День перевалил за середину. Небо над Москвой отдавало в фиолет — эдакий дизайн в стиле застарелого синяка. Было холодно.