Конечно же, полумеры оказались не слишком действенными. Оглядевшись, принюхавшись, разный сверхъестественный сброд пустился во все тяжкие.
Тогда Совет Стаи, себе в помощь, призвал молодёжь: юных неперебесившихся волчат, на которых и возложил обязанности отлова всего, что мешает жить.
И понесла-а-ась…
Кому-то из молодых пришла в голову мысль, что все «вольноопределяющиеся» — это прямая угроза, и надо с ней бороться. Составлялись «списки», и все, кто в них попадал, подлежали уничтожению.
Акции обычно осуществлялись по ночам — чтобы не смущать обычных людей…
Но дело в том, что многие из тех, кого обрекли на уничтожение, вовсе не собирались тихо ложиться на брюхо и поднимать лапки. Они оказывали сопротивление.
А волчата, выросшие в городских условиях и не нюхавшие ни пороху, ни настоящей крови, просто НЕ УМЕЛИ охотиться.
Кому-то пришла следующая гениальная мысль: а пускай охотятся дознаватели! Они это умеют, это их прямая обязанность.
И тогда эта самая «малолетняя милиция», народное ополчение, стала рассылать разнарядки. А сама засела по кабакам и клубам, просто отслеживая выполнение директив.
— То есть, милиция хотела отжать «Вяленый баклажан», а ты им не позволил, — подвёл я итог. — И к тому же, не выполнил «разнарядку».
— Выходит, так.
Мы подошли к булочной. Внутри толпился народ: сквозь витринные окна были видны небольшая очередь и продавцы в белых пухлых колпаках и халатах.
Пахло французскими батонами и печёной курицей.
У меня в животе забурчало. Не помню, когда я в последний раз ел… Кажется, когда прощался с Суламифью.
Вероятно, мой разум, в преддверии безгемоглобиновой диеты, решил перестроить желудок на переработку животного белка иного происхождения.
Внутри мы, по понятным причинам, ни о чём говорить не могли.
Отстояв очередь, Чумарь приобрёл несколько больших круглых пирогов, герметичную банку с варёными пельменями, банку сметаны к ним, и бросив на меня вопросительный взгляд — большой шоколадный торт…
С замиранием сердца отдал я симпатичной продавщице карту…
Ну слава Богу. Не такие уж атомные в Москве цены.
— А за что арестовали Владимира? — спросил я, когда мы, нагруженные свёртками, вышли из булочной.
— Вот те крест, не знаю, — Чумарь поёжился. — Учитывая, что дядя Вова на короткой ноге почти со всеми двусущими… Да его крёстным почти на каждый помёт зовут! — он неловко пожал плечами. Бумажный пакет в руках вкусно и обещающе захрустел. — А кроме того, ведь его отпустили! — рэпер приободрился. — Стало быть, дядя Вова всё уладил.
Мы уже подходили к клубу, когда путь нам заступили трое подростков.
Вервольфы.
Крупные, бройлерные, и если б это не было насилием не только над языком, но и над физиологией, я бы сказал: кровь с молоком.
В дутых куртках с красными повязками на рукавах. С повязок смотрела одинаково оскаленная волчья голова.
Вспомнился учебник истории. В нём рассказывалось, что опричники Малюты Скуратова тоже имели отличительным знаком волчью голову. Отрубленную у живого зверя и прибитую к седлу…
— Чего надо? — ту же окрысился Чумарь.
Зря он так. С подростками лучше говорить строго, но вежливо.
— Тебя, — ответил средний. Рыжие кудри из-под шапки, нос картошкой и румянец во всю щеку. Вервольфа в нём выдавал лишь острый мускусный запах да необычная желтая радужка глаз. — Вожак с тобой перетереть хочет.
— Не об чём нам с вами тереть, — упёрся Чумарь.
И я его понимаю: от пирогов исходил такой аромат, что я едва успевал сглатывать. Хотелось поскорее в тепло, и чтобы стакан сладкого чаю с пирогом…
— А тебя никто не спрашивает, — крайний левый схватил Чумаря за локоть и потащил к себе.
Конечно же, парнишка тут же получил по уху — а чего он ожидал?
Окружив Чумаря, щенки принялись скалить зубы и рычать. Тот лишь рассмеялся. Перебросил пакеты с едой мне и встал в классическую стойку: кулаки перед лицом, локти защищают торс…
— Нуте-ка, кто первый? — спросил он и нагло сплюнул. Не в снег, а прямо на ботинок «центрального нападающего».
Набросились волчата всем скопом. Не слишком умело, зато азартно и весело — им казалось, что Чумарь — один против троих — это лёгкая добыча, разминка на морозе, чтобы кровь не застаивалась.
Я почувствовал себя глупо.
Чумарь возился с щенятами — кидал он их профессионально, не калеча, но причиняя максимум неудобств, а я, как дурак, стоял столбом, нагруженный пакетами и сумками.