Усевшись в трёх равноудалённых друг от друга точках, мы замолчали.
Наверное, каждый думал о своём.
Владимир беспокоился о судьбе Чумаря, я — о том, как превращаюсь в человека… Клыки вдруг перестают зудеть, сердце начинает биться само по себе, а не потому что я его заставляю…
Сунув руку за пазуху, я нащупал чётки.
В этот момент мне показалось, что на груди чего-то не хватает. Но мысли сбились, и я об этом сразу забыл.
Интересно: получится ли у меня когда-нибудь сформулировать желание так, чтобы драконья жемчужина поняла, что от неё требуется?
Не счесть, сколько раз я пробовал…
А может, — на спину будто вылили ушат ледяной воды. — А может, моё желание неисполнимо? По определению? И я просто зря трачу драгоценный артефакт.
Алекс наверняка думал об этом Затаившимся Страхе.
Пытался прикинуть: мог ли он просочиться на поверхность, и какие действия нужно предпринять для его устранения…
— А ведьма Матрёна в Москве осталась, или в бега подалась?
Ну конечно. Кто о чём, а шеф — о бабах.
— Осталась, — откликнулся Владимир. — У неё подвязки в Стае.
— Вот интересно, — я старался говорить отстранённо. — А этот Ужас Ползучий…
— Затаившийся Страх, — строго поправил Алекс. — Не надо путать круглое с мягким, мон шер ами.
— Затаившийся Страх, — послушно повторил я. — Он может проникнуть… Ну, сюда? К нам?..
Ещё минуту царила тишина — дознаватели прикидывали вероятности.
— Очень даже запросто, — наконец уверенно сказал шеф. — Лицо не чешется, поручик? Желания закусить носом Владимира не ощущаешь?
— Тьфу на вас три раза.
Я отвернулся.
Учитывая моё э… агрегатное состояние, как метко выразился Гоплит, шутка была ниже пояса.
Мы даже умудрились поспать.
Конечно, это был не совсем сон, так, забытье.
Летаргия.
В эти минуты я ничем не отличался от слегка залежалого трупа, поэтому старался уединяться — в обычных условиях, конечно.
Здесь это было невозможно, и утешало одно: обоим дознавателям не впервой сидеть в окопе.
Не знаю, сколько прошло времени. Летаргия помогла на какое-то время приглушить голод, но когда я очнулся, сразу понял: дело плохо.
Клыки торчали изо рта, как у призового нехолощеного хряка.
Я попытался их втянуть — бесполезно.
В ушах стоял неумолчный грохот — словно где-то неподалёку ворочалась гидротурбина…
Это был шум крови — Владимира и Алекса.
Ему вторил сдвоенный перестук литавров — человечьи сердца.
Горло свело от вожделения, и я не придумал ничего лучше, чем свернуться клубком, на полу, обхватить колени руками и зажмуриться.
Не помогло.
Я понимал: если и дальше сдерживать жажду, я начну «пить» их на расстоянии — цедить жизненные силы, пока не высосу всё, до последней капли.
На спину мне опустилась горячая ладонь.
Усилием воли я сбросил её, сел прямо и открыл глаза. Попавший в поле зрения собственный клок волос походил на паутину.
— Что, плохо, поручик?
Я молча дернул плечом.
— Знаешь, — голос Алекса был небрежным, легким — как накануне дуэли. — Чем мучиться, проще тебя накормить.
Рывком я отодвинулся от него подальше.
— Третья метка, шеф, — я сам себе был противен. Язык царапали клыки, голос звучал шепеляво, как у сумасшедшего.
— Об чём вы там гуторите? — заинтересовался Владимир.
Алекс рассказал.
Московский дознаватель пожал могучими плечами.
— Дак за чем же дело встало? — он расстегнул пуговку на манжете рубашки и протянул мне голое запястье с бьющейся жилкой.
Оказавшись меж двух горячих, с бьющимися сердцами людей, я вжался в стену и выставил перед собой руки.
Пальцы гнулись сами собой, складываясь в ману защиты. Я знаю, она снесла бы всё, вплоть до нашего зыбкого убежища… Тогда я расцепил руки и спрятал в карманы куртки.
— Не дури, кадет, — негромко сказал Алекс. — Мы оба знаем, что рано или поздно ты потеряешь контроль, и нам ПРИДЁТСЯ тебя убить.
Он говорил правду.
В какой-то момент планка у меня упадёт и я перестану соображать.
Никогда ещё подобного со мной не случалось — и от этого было ещё страшнее.
В кого я превращусь?
Сохраню ли хоть крупицу разума?