— А что это такое светится? — вдруг спросила Маша.
— Ты тоже это видишь? — я не мог оторвать взгляда от этой сверкающей и переливающейся тьмы.
И не потому что в ней было нечто привлекательное, завораживающее — совсем наоборот.
Именно эти искры и пугали до чёртиков.
Случись подобное летом — и я бы не почесался. Подумаешь: светлячки. В ночь на Ивана Купалу от них в лесу светло, как днём.
Но сейчас — зима. Середина декабря. Какие, к лешему, светлячки?..
— Спокойно, поручик, — скомандовал Алекс. Его голос взрезал тьму, как консервный нож. — Обратите внимание, — продолжил шеф тоном матёрого экскурсовода. — Слева от шоссе вы можете наблюдать такое старинное и традиционное явление, как огни святого Эльма, — говорил он спокойно и громко, но при этом осторожно, не отпуская руки Маши, пятился к Аурусу. — Обыкновенно эти огни предшествуют какому-либо несчастью…
— И какому несчастью, дядя Саша?
Маша уходить не хотела. Упиралась изо всех сил и смотрела в лес, рядом с ней пятился пёс — голова Рамзеса находилась на уровне плеча девочки.
Он находился чуть впереди, как бы закрывая ребёнка собой.
Потеряв терпение, шеф плавно, одним движением, забросил Ремингтон на плечо, на другое подхватил Машу, отвесил Рамзесу пинка — как без ноги не остался, не знаю, — и в два прыжка запрыгнул в автобус.
— Сашхен! — рявкнул он, схватившись за поручень.
Белый кончик собачьего хвоста исчез в салоне, девочка была уже где-то там.
В два прыжка преодолев расстояние до двери, я захлопнул её со своей стороны, едва не ударив Алекса по носу.
— Попробую оттащить дерево, — крикнул я, но вряд ли они меня слышали, бронированный корпус плохо пропускает звуки.
Зато могли видеть, как я побежал к берёзе, как, переступив ствол, схватился за ветку…
И окаменел.
Пуль я не боялся, сил мне было не занимать. На то и рассчитывал: пугану разбойничков, отодвину дерево — и рванём как можно быстрее из этого лукавого места.
Но обойдя берёзу, я наконец смог разглядеть, что было за ней.
Короче говоря, это и была засада.
Четыре мужика, в камуфляже, в разгрузках, даже каски у них были, «тактические», последний писк армейской моды. Лежали на карематах, пристроив винтовки меж веток и смотрели на мир через прицелы…
Ничто им не помогло, ни винтовки ни каски.
Поначалу я даже повреждений никаких не заметил — лежат, смотрят, словно в ступоре. Или заледенели.
Только через пару секунд я понял, что лица всех четверых напоминают. Мумии.
Сухая пергаментная кожа, запавшие, похожие на изюмины глаза, провалившиеся рты…
— Упокой, Господь, души их грешные.
Рядом стоял отец Прохор.
Как он выбрался из автобуса — я не слышал.
Крест, который обычно прятался под кенгурушкой, был на виду, камни, которые я всегда принимал за обычные брюлики, испускали слабое сияние…
За святым отцом высился Валид, рядом с ним — Алекс с верным дробовиком.
Маши с Рамзесом не было. И на том спасибо.
— Это кто их так? Стригои? — спросил я, кивая на мертвецов. — Упыри? Вурдалаки?..
— Вряд ли на этих трупах мы отыщем следы зубов, — мрачно сказал шеф. Опустившись на колени, он осветил фонариком холодные лица.
Что меня поразило: на всех четырёх застыло выражение дикого, экзистенциального ужаса.
Черты были искажены, словно мышцы их свело судорогой.
Невозможно было определить: старые они или молодые, но судя по седой щетине на подбородках — не мальчики.
— Бедняги. В войнушку решили поиграть, — задумчиво проговорил Алекс, поднимаясь с колен и глядя на мертвецов сверху вниз. — Вот и доигрались.
— Но что их убило?
Я тоже опустился на колени и прикоснулся к ближайшему мужику. На ощупь тот был твёрдым, как деревяшка.
— А не всё ли равно? — шеф равнодушно пожал плечами. — Ведь они сюда тоже не доброе дело пришли вершить, верно? — и он кивнул на растресканный асфальт впереди себя.
В чуть сероватых предрассветных сумерках было видно, что дорога эта — единственная, которая вела к селению.
На фоне светлеющего неба я разглядел церковный шпиль, и подумал, что самое время звонить к заутрене.
Но колокол почему-то не звонил.
Я моргнул. Тряхнул головой, отгоняя неприятное предчувствие.
И всё же: такой чёрствости я от Алекса не ожидал. Кто бы ни были эти люди, они такой смерти не заслужили.
Никто не заслужил.
— Это не лихие люди, — подал голос отец Прохор. — Не та одежда, слишком дорогое оружие… Смотри сам, Алексашка: они не поджидали неосторожных путников. Деревню защитить пытались — от того, что могло прийти извне.