— Поищем другой путь, ладно?
— Нет, — она затрясла головой так сильно, что на лицо упало несколько прядей. — Это где-то здесь. Я чувствую.
Коридор был широк и совершенно пуст. Под высоким потолком слабо светились трубки дневных ламп, отбрасывая на стены серые тени. Одна лампа, прямо у нас над головами, негромко гудела — очень раздражающий, тревожный звук.
Внезапно я что-то заметил.
Ну да. Надо просто смотреть немножко под другим углом. Люки вентиляции. Судя по диаметру, ими пользуются для обслуживания — свободно пролезет взрослый человек.
Да, но не бросать же девочку одну.
Я вообразил, как мы с Машей, глотая пыль и путаясь в паутине, ползём по тесному проходу… Но тут она подёргала меня за руку.
— Сашхен, смотри, ещё одна дверь.
Мы её не заметили: на ней не было ни ручки, ни таблички. Просто утопленный в стену прямоугольник, уже, чем другие, и с магнитным замком.
— Наверняка служебное помещение, — с сомнением сказал я. — Всякие там тряпки, вёдра…
Маша уже была рядом с дверью и толкала её от себя. Ну конечно. Как ещё может открываться дверь без ручки?..
— Заперто.
Вряд ли тряпки и вёдра будут запирать на дорогой магнитный замок.
Я подошел к Маше и толкнул. Потом ещё раз, потом навалился изо всех сил…
— Сашхен, попробуй мудру.
— Точно. Совсем забыл, прости.
Я сложил пальцы в обычную фигу и дверь с чпокающим звуком отошла.
Сразу потянуло кровью.
Ноздри раздулись, в голове застучали тяжелые молотки. Запах бил по кишкам с силой лошадиного копыта, он был совсем свежим, железистым, кисловатым… И его было много.
Почему-то сразу пришла на ум виденная пару минут назад тень.
— Жди здесь.
Я старался говорить ровно, не давая панике прорваться в голос.
Маша послушалась.
Впрочем, я давно уже заметил: этот ребёнок всегда знал, когда можно спорить, а когда нужно делать то, что велят.
Редкое качество, даже для взрослых.
Раскрыв дверь ровно настолько, чтобы пройти боком, я шагнул внутрь, захлопнул её и только после этого нащупал выключатель и зажег свет.
В первый миг зажмурился — и не от того, что было слишком ярко. Просто всё в комнате было красным.
Все оттенки, от багрового до ярко-алого, глянцево и масляно поблёскивающие, растёкшиеся большими лужами на полу, собравшиеся в густые брызги на стенах, тонкими сопливыми нитями свисающие со столов и стульев…
В этом красном я не сразу различил тела — они тоже глянцево поблёскивали, и походили на манекены, которые зачем-то окунули в красную краску.
Кому-то может показаться, что я слишком долго описываю картину жуткой бойни.
Но в первый миг я просто офонарел, если не сказать хуже.
Такого я не видел даже на войне…
И мне понадобилось время, пара минут, чтобы прийти в себя. А для этого очень полезно оценить ситуацию по секторам. Эпизод за эпизодом, сосредоточившись на частностях — чтобы общее целое не вынесло мозг.
К горлу подступила тошнота.
Зажмурившись, я втянул воздух носом, но стало только хуже: запах давил на рецепторы, как асфальтовый каток, и мне теперь приходилось бороться сразу двумя противоположными чувствами: отвращением, которое у всякого нормального человека вызывают картины смерти и разложения; и — вожделением, какое возникает у всякого нормального стригоя при виде крови.
Не выдержав, я приоткрыл дверь и выскользнул наружу. И плотно закрыл её за собой, ЗАПЕЧАТАЛ, применив ещё одну мудру.
Там делать нечего: комната и так стоит у меня перед глазами, во всех душераздирающих подробностях. А помочь… Некому там помогать. Все уже умерли.
— Идём отсюда, — схватив Машу за руку, я потащил её прочь.
Ладно, надо всё-таки разобраться.
Три… Нет, четыре тела. Одно завалено в дальнем углу, я его не сразу заметил.
Комната принадлежала секьюрити: столы, мониторы, пульты управления, да и форма на убитых — чёрная, с лычками и погончиками… От того, что она была чёрной, мне и почудилось, что трупы залиты кровью «с головой».
Сейчас, выдохнув и частично придя в себя, я уже понимал: у страха, как всегда, воображение не по разуму.
Да, лужи были. Большие. И потёки на стенах. А ещё — громадные рваные раны на шеях охранников. Такое чувство, что их кусали — глубоко погружая клыки в беззащитную плоть.