— Ты помнишь меня? — спрашиваю я ее.
— Конечно, я тебя помню, — отвечает она. — Я же не совсем безмозглая.
Ее резкий тон застает меня врасплох. Я сканирую ее тело, оценивая ситуацию. Она здорова и о ней хорошо заботятся. Одета в красивую одежду и немного похудела, но в остальном в хорошем состоянии. Но я не припомню, чтобы она была такой жесткой. Теперь у нее другой взгляд. Он не такой мягкий, как у той девушки, которую я впервые встретила в «Слейнте». Она смотрит на меня так, будто я набила ей оскомину, и я не могу понять почему.
— Все думают, что ты мертва, — говорю я ей. — Ты ведь знаешь это, верно?
Она пожимает плечами.
И все. Никаких эмоций. Ничего. Просто пожала плечами. Как будто это не имеет значения.
— Ты понимаешь, что стало с Мак из-за всей этой ситуации? — спрашиваю я ее. — Она страдала в течение нескольких месяцев. Ты хоть представляешь, через что она прошла, чтобы вернуть тебя?
На этот раз в ее тусклом взгляде мелькает намек на раскаяние. Но это длится недолго. Она смотрит мне прямо в глаза и говорит с непоколебимой убежденностью.
— Я не хочу туда возвращаться.
— Хоро-ш-ш-о, … — я растягиваю это слово. — Но разве ты не можешь ей позвонить? Дать ей знать, что с тобой все в порядке?
— Она не поймет, — отвечает Талия. — Мак никогда не понимала. Она захочет вернуть девушку, которую потеряла. Только вот я больше не та девушка. Я никогда больше не буду ею.
— Значит, ты просто позволишь ей думать, что ты мертва? — недоверчиво смотрю на нее. — Она была твоей лучшей подругой.
Талия не отвечает. Ее броня непробиваема, и ни одно из моих слов не проходит сквозь нее.
— Я расскажу ей, — говорю я. — Она ведь тоже моя подруга. И я не могу позволить ей продолжать думать, что ты мертва, когда это не так. Это неправильно.
— Делай, что должна, — отвечает Талия.
Ее тон пренебрежителен, и у меня нет сил продолжать спорить. Она закончила этот разговор, и я тоже. Я крадусь обратно к двери, но прежде чем уйти, спрашиваю ее о единственном, что сейчас имеет значение.
— Тебе здесь хорошо? Ты в безопасности?
Ее лицо немного смягчается, а голос звучит искренне: «Да. Алексей очень добр ко мне. Я не хочу с ним расставаться».
— Хорошо, — отвечаю я. — А мой номер тебе не нужен? На всякий случай?
Она отрицательно качает головой.
Поэтому я выхожу за дверь.
Прошло уже больше трех часов с тех пор, как доктор встретил меня на лестнице.
Магда залатала мои раны, как и обещала, а потом позволила мне прокрасться сюда и ждать. Я не слышала ни звука из комнаты Ронана, кроме мягкого бормотания голосов и звука кардиомонитора. Это единственное, что меня успокаивает, этот звук. Иногда Франко выходит из комнаты, чтобы что-то взять. И я, честно говоря, поражена тем количеством медицинского оборудования, которое у них здесь имеется. Раньше он катил по коридору капельницу вместе с другими аппаратами, назначения которых я не знала.
Я чувствую себя немного лучше, но все равно не успокоюсь, пока мне не скажут, что с ним все в порядке. Пока я не смогу посмотреть ему в лицо и увидеть взгляд его теплых карих глаз. Человека, стены которого я и не надеялась сломать. Того, кто сказал мне сегодня, что любит меня. Отца моего ребенка.
Сижу, прислонившись головой к стене, когда дверь открывается и, наконец, выходит Рори. Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.
— С ним все будет в порядке, Саш, — говорит он. — Ты можешь пойти и повидаться с ним.
— Ты уверен? — спрашиваю я, идя рядом с ним. — Ты уверен, что они сделали все, что должны? А как насчет антибиотиков? Он может подхватить инфекцию, или ему может понадобиться больше анализов…
Рори останавливается и хватает меня за руки, чтобы посмотреть на меня.
— Вон тот доктор-настоящий хирург. Она работает на Алексея и мастер своего дела. О Ронане здесь хорошо позаботились. Даже лучше, чем о нем позаботились бы в больнице.
— У них тут много всяких медицинских штучек, — замечаю я.
— Да, — соглашается он. — Как ты, наверное, можешь предположить, это нужно им время от времени.
Дверь открывается перед нами, и Алексей, Франко и доктор выходят из комнаты. Рори смотрит на меня и жестом приглашает войти.
— Я оставлю тебя с ним наедине, — говорит он.
— Спасибо.
Я подхожу к дверному косяку и замираю. Я боюсь смотреть. Боюсь того, что увижу. Я знаю, они сказали, что с ним все будет в порядке, но я так волнуюсь, что ничего не могу с собой поделать.