— Да что ж ты за зверина лютая! — не выдержала девушка и, подлетев к Донатосу, стиснула руками его меховую верхницу и затрясла рослого креффа. — Он сегодня все потерял! А ты, мертвечина смердящая, еще и изгаляешься! Все тут — изверги, но ты средь людей — тварь злобная!
— Да ты очумела, девка? — зарычал колдун, стряхивая с себя руки послушницы. — Крефф твой дурковатый и ты такая же?
Выученица, возможно, стерпела бы иные какие слова, не заговори наузник о ее наставнике, будто о порожнем месте. Она не кричала, не кидалась, но ударила во всю силу.
— Сдурела? — заорал Ихтор, не успевший отойти далеко, и ринулся к девушке бешеными скачками.
Однако было уже поздно. Вспышка! Переливчатая искрящаяся волна понеслась над рыхлыми сугробами. Донатоса швырнуло в ствол старой искореженной сосны, приложив к шершавому дереву с такой силой, что с раскидистых веток вниз обрушились шапки снега.
В этот самый миг на Лесану навалились сзади. Но, даже будучи брошенной в сугроб, она продолжала устремлять Дар к ненавистному колдуну, вдавливая того в могучий ствол.
Хрясть! Звонкая затрещина сбила с головы шапку. Хрясть! Вторая пришлась по уху и, хотя удар соскользнул, перед газами все поплыло. Девушка опрокинулась на бок. Целитель уселся сверху, выкручивая разбушевавшейся послушнице руки.
— Окстись, дура бешеная! Ну? — и он сунул ее лицом в снег, чтобы слегка охладить пыл.
Но выученица билась, вскидывалась и кричала, срывая голос:
— Ненавижу тебя, чудище проклятое! За что ты так с ним? С ней за что?
Донатос отлепился от дерева и, хотя по всему было видно, что приложило его изрядно, подошел к корчившейся в снегу девке, наклонился и прошипел:
— Да ты осмелела, как я погляжу?
Она снова дернулась, пытаясь вырваться, и выкрикнула ему в лицо:
— Такое дерьмо бояться — себя не уважать!
— Поглядим, какая ты смелая, — сплевывая кровь, усмехнулся Донатос и сказал, обращаясь к безучастно застывшему в стороне Тамиру. — Ну а ты, чего стоишь с постной рожей? Ныне в мертвецкую пойдешь и выползешь оттуда, только когда троих мертвяков поднимешь. А потом уложишь. Чтобы наперед в тоску и печаль каждый раз не впадал.
С этими словами колдун направился в сторону Цитадели. Следом за ним, едва переставляя ноги, побрел выуч. Оцепенение все никак не оставляло парня. Он словно плыл в липком тумане, не понимая происходящего, не отзываясь ни на что. И выходку Лесаны наблюдал как-то отрешенно.
— Вот что ты за дурища? — тяжело выдохнул Ихтор, ослабляя захват и отпуская послушницу, когда Донатос отошел. — Чего взбеленилась? Он теперь и дурака этого замордует, и от тебя не отстанет! Клесх уехать не успел, а ты уже беду приманила!
— Не боюсь я его, — буркнула девушка, отряхиваясь. — Мне наставник сказал, что в Цитадели нет того, кого б я побить не смогла.
— Тьфу, припадочные. И ты. И крефф твой! — выругался целитель. — Видать, наградил тебя Клесх заразой, которой сам болеет. Запомни, дуреха, наставник твой в Цитадели не в почете. Оттого и Нэд за любую провинность его прочь отсылает. Гляди, сама такую же славу не заработай. Жить с ней непросто. И еще запомни: не тебе с Донатосом тягаться. Теперь от Дарена и на шаг не отходи.
— Пусть сам к нему поближе держится! — зло сверкнула глазами Лесана.
— Точно, вся в Клесха пошла, — покачал головой крефф. — Эх, повторишь ты его судьбу. Он тоже как-то решил, будто с Донатосом сцепиться сможет. А сам едва жив остался. Сама в ту же лужу не сядь.
У ворот Цитадели занесенного снегом колдуна и его едва переставляющего ноги выученика встретил разъяренный Глава. Нэд расхаживал по двору, постукивая по сапогу кнутовищем. Он был зол. Очень. Глядя на подходящих к нему людей, смотритель крепости выдохнул сквозь стиснутые зубы:
— Упокоили? Запрет мой нарушили?
Тамир устало кивнул. На оправдания не осталось сил. Да и не хотелось ничего говорить. С недавних пор ему вообще ничего не хотелось.
— Запорю! — проревел Нэд и замахнулся.
Выученик, не поднимая глаз, твердо ответил:
— Колдун обязан упокоить нежить. Я все сделал правильно.
Глава замер, словно налетел на стену.
— Верно говорит. Так за что ж его наказывать, старший? — усмехнулся Донатос. — Ты давеча сказал, что девка должна послужить для учебы. Вот и послужила. Радоваться надо, что через смерть одной дуры у нас родился стоящий колдун, который теперь кого хочешь, и поднимет, и упокоит. Он принял наше ремесло.