В Ноане, так же как в монастыре, меня поглощало жгучее, а иногда унылое, но упорное желание найти ту связь, которая может, которая должна существовать между каждой отдельной душой и всеобъемлющей душой, которую мы называем богом. Так как я не принадлежала свету ни по своим поступкам, ни по своим помыслам; так как моя созерцательная натура совершенно не воспринимала его влияния; так как, короче говоря, я не могла и не хотела поступать иначе, чем в силу закона, стоящего выше общепринятых обычаев и мнений, — мне необходимо было найти в боге ответ на загадку моей жизни, указание моего истинного долга, одобрение моих самых сокровенных чувств…
Лицемерие? Нет, все доказывает обратное. Она никогда не расставалась с мыслью о своем боге. Но так как всякому человеческому существу для того, чтобы жить, нужно достичь какой-то внутренней гармонии, она вычеркнула из своего сознания мысль о том, что измена мужу — это смертельный грех. Она пришла к тому же выводу, что и ее мать: «Это не имеет большого значения, если любишь искренно». К сожалению, Орельен вошел в ее жизнь слишком рано и как раз, в то время, когда она еще не могла «отважиться на измену». А быть может, он был бы именно тем романтическим любовником, о котором она так мечтала. Аврора несколько раз побывала в Бордо, виделась там со своим другом и нашла его «постаревшим и подурневшим».
Объяснения между ними не было, и в течение некоторого времени переписка еще продолжалась.
Морис подрастал. Аврора, как истая последовательница Руссо, начала заниматься воспитанием своего «Эмиля». Как-то Дюри-Дюфрень, тот самый депутат, за избрание которого Дюдеваны мужественно боролись в Ла Шатре, встретясь с Шатироном, рассказал ему, что один из детей генерала графа Бертрана благодаря какой-то новой системе обучения в несколько уроков выучился свободно читать; Аврора попросила Дюри-Дюфреня дать ей более точные сведения.
Аврора Дюдеван — Дюри-Дюфреню, 4 августа 1829 года: Простите меня, сударь, что я затрудняю вас — человека, чье время столь драгоценно, — просьбой о подробностях вашего сообщения. Меня успокаивает мысль, что, может быть, вы будете рассматривать исполнение моей просьбы не только как обязательное одолжение матери семейства, но также как некую возможность усовершенствовать руководство первоначальным воспитанием. Вы посвятили служению своим согражданам свой ум и свою жизнь, и это соображение придает мне смелости обратиться к вам с просьбой и целиком положиться на ваше мнение, оно для меня важнее всех других…
Депутат назвал имя наставника, учившего детей Бертрана: Жюль Букуаран. Госпожа Дюдеван написала Букуарану в сентябре 1829 года и пригласила его в Ноан в качестве гувернера к Морису, но этот опыт Продолжался только три месяца.
Аврора-Казимиру, 14 декабря 1829 года: Сообщи мне, сколько я должна уплатить господину Букуарану, и я распрощаюсь с ним. Ты ответишь мне своим обычным «как хочешь», что не обозначает ни да, ни нет… Но я же должна знать, что мне делать и где достать эти деньги, потому что я не намерена держать этого молодого человека вечно. Он мне не очень нравится, да кроме того, я чувствую, что и он ничего не имеет против ухода…
Букуаран вернулся к генералу Бертрану. Аврора сказала неправду, что он ей не понравился. Это был симпатичный и услужливый молодой южанин, ставший ее другом, конечно и влюбленным при этом, но которого она держала на почтительном расстоянии. Высшей наградой, которую она ему обещала, когда он по ее поручениям ездил в Париж, было «поцеловать его за труды». Он оказался хорошим воспитателем, «исключительно сведущим в грамматике»; в шесть лет Морис уже бегло читал: Букуаран начал преподавать мальчику музыку, орфографию и географию. Аврора — Букуарану: «Воспитание Мориса начинается, а ваше еще не закончилось… Прощайте, мой дорогой сын… Дети и я обнимаем вас нежно. Всегда рассчитывайте на вашего старого друга… Получили ли вы жилет?»
Присутствие Букуарана, хотя он был «немного апатичен», помогло госпоже Дюдеван переносить в течение нескольких недель жизнь, которую никак нельзя было назвать супружеской. У Казимира совершенно открыто были две любовницы-служанки: няня Соланж, кастильянка Пепита и горничная госпожи Шатирон, Клэр. Аврора сделала попытку писать романы: «Крестная», а также «Эме». Она поражала Букуарана «гибкостью натуры, силой характера, которые позволяли ей после самых неистовых домашних сцен на следующий день как ни в чем не бывало смеяться и не опускать голову под тяжестью своих несчастий». Иногда по вечерам, одна под звездным небом, она возвращалась верхом из Ла Шатра, по той дороге, на которой разбился до смерти ее отец, и раздумывала над своей странной судьбой. Почти всех, кто ее окружал, она считала посредственностями, но была ли она сама лучше? Она знала больше, чем они; она была более восприимчива, и, по ее мнению, в ней было больше искреннего благочестия. Но, может быть, она ошибалась в отношении себя?