Наконец пришел термидор. Гражданка Дюпен была освобождена и даже получила свидетельство о проявленной ею гражданской доблести по рекомендации ее старого лакея Антуана — одного из тех, кто участвовал во взятии Бастилии. В октябре 1794 года она, наконец, смогла устроиться вместе со своим сыном в Ноане. От ее громадного состояния, уничтоженного инфляцией и принудительными займами, ей осталась рента в 15 тысяч ливров. В продолжение четырех лет с помощью Дешартра она продолжала пополнять образование Мориса. Какую карьеру ему избрать? Он мечтал о военной: она его отговаривала. После террора госпожа Дюпен была настроена враждебно, если не против принципов революции, то против ее эксцессов. Она не отреклась ни от Вольтера, ни от Руссо, но она предпочла бы видеть Мориса на службе ограниченной монархии, монархии, уважающей завоеванные народом права. В Париже царствовал Баррас; там, как и прежде, честные люди ходили пешком, а негодяев носили в носилках. «Негодяи были другие, вот и все!»
Последнее изречение принадлежало Морису, который скептически (что было естественно в эпоху, следующую за переворотом), наблюдал, как некоторые революционеры — для сохранения своего положения — готовы сговариваться со «щеголями», как звали тогда роялистов. Сам же Морис утешал себя мыслью, что он не принадлежит к людям, извлекающим выгоду из нового режима. На некоторое время он занялся скрипкой и участвовал в любительском оркестре в Лa Шатре. А в 1798 году, близко сойдясь с кружком молодых людей обоего пола — из семей Дюверне, Латуш, Папе, Флёри, — стал играть в комедиях, обнаружив «врожденный и неотразимый талант». Но бездействие тяготило его. Тщетно мать говорила ему, что, став солдатом республики, он будет служить дурному делу; он считал, что всякое дело хорошо, если защищаешь свою родину; он знал, что его мать — настоящая патриотка и в глубине души гордится победами французов в Джемаппе и Вальми не меньше, чем и при Фонтенуа, Року и Лауфельде. «Как? Пойти простым солдатом?» — говорила она. Когда Морис был представлен Ла Туру д’Овернь, самому храброму солдату Франции, тот спросил его: «Неужели внук Мориса Саксонского боится идти в поход?» — «Конечно, нет!» И Морис поступил на военную службу.
То было время, когда французы считали, что освобождают Европу и при этом пользуются всеобщей любовью. Морис Дюпен в Кельне завоевывал женские сердца и посвящал мать в свои любовные дела. Хотя госпожа Дюпен, скорее по отсутствию темперамента, чем по убеждению, и была добродетельной, все же она была женщиной XVIII века и легко прощала любой разврат, если он был хорошего тона. Морис, верный морали своих предков, перед отъездом из Ноана сделал ребенка молодой женщине, работавшей у них в доме. Ребенок этот не был признан и потому носил фамилию матери: Шатирон. Но госпожа Дюпен заботилась о своем незаконном внуке Ипполите. Его поместили к кормилице, жившей в соседней деревне. Госпожа Дюпен сообщала о нем Морису: «Ноан, 6 брюмера VIII года… В маленьком домике все в порядке. Малыш — великан. Он прелестно смеется. Я вожусь с ним целыми днями: он меня уже знает…»
Письма Мориса были живы и поэтичны. Когда он бывал в театре и слушал арию, которую певала его мать, он писал ей: «Вдруг я очутился на улице Руа-де-Сесиль, в твоем светло-сером будуаре, рядом с тобой. Просто удивительно, как музыка погружает в воспоминания! Как духи. Когда я вдыхаю запах твоих писем, мне кажется, что я в Ноане, в твоей комнате, и сердце бьется при мысли, что я увижу тебя, увижу, как ты открываешь ящики твоего бюро, и оттуда доносится запах чудных духов…» Госпожа Дюпен жаждала мира; ее сын — войны, чтобы стать офицером: «Если отличиться в каком-нибудь сражении, могут дать чин на поле битвы. Какое счастье! Какая слава!»
В 1800 году в Милане адъютант Морис Дюпен, с желтым султаном на каске, опоясанный красным шарфом с золотой бахромой, встретил в комнате своего начальника очень красивую смеющуюся девушку — видимо, она скрашивала осенние дни этого старого воина. Ее звали Антуанетта-Софи-Виктория Делаборд:
Я называю ее всеми тремя данными ей при крещении именами, потому что в ее бурной жизни эти имена последовательно сменялись… В детстве предпочитали имя Антуанетты — так звали королеву Франции, Во время завоеваний империи, естественно, взяло верх имя Виктории. А мой отец, женившись на ней, всегда звал ее Софи…