Селизета. Во мне нет ничего, что он бы мог любить… а ты знаешь больше, чем я когда-либо буду знать, Аглавена…
Аглавена. Поцелуй меня, Селизета, и поверь мне, что все, что я знаю, не стоит того, чего ты будто бы не знаешь. Я сумею показать ему, что ты глубже и прекраснее, чем он думает…
Селизета. Ты сумеешь сделать, чтобы он любил меня, когда ты здесь?
Аглавена. Если он не будет любить тебя, потому что я здесь, — мне придется уйти, Селизета.
Селизета. Я не хочу, чтобы ты уходила…
Аглавена. Но это было бы необходимо, Селизета. Я бы перестала любить…
Селизета. Это было бы для меня величайшим горем, Аглавена…
Аглавена. Возможно, Селизета…
Селизета. О, я начинаю любить тебя, Аглавена!
Аглавена. Я давно люблю тебя, Селизета.
Селизета. А я — нет; когда я увидала тебя, я еще не любила… Но потом все-таки полюбила. Одну минуту я хотела… сделать тебе зло, большое зло. Но я не знала, что ты такая… на твоем месте я была бы злой…
Аглавена. Нет, нет, Селизета. Ты не была бы злой, но ты не знала бы, как быть доброй в несчастии. Ты думала бы, что твоя обязанность быть злой, потому что у тебя не было бы смелости быть доброй. Тем, которые нас оскорбляют, желаешь вначале всякого зла, а потом, при малейшем несчастии с ними, мы готовы отдать все счастье, каким обладаем, лишь бы они не плакали. Но почему не любить их до несчастья? Ведь, полюбив их раньше, мы не ошибемся, так как нет в мире человека, который был бы счастлив до конца.
Селизета. Мне хотелось бы еще раз поцеловать тебя, Аглавена. Странно, вначале я не могла целовать тебя. О, я боялась твоих губ… Не знаю, почему… а теперь… Он часто целует тебя?
Аглавена. Он?
Селизета. Да.
Аглавена. Да, Селизета, и я его тоже целую.
Селизета. Зачем?
Аглавена. Есть вещи, которые можно выразить только поцелуями. Самое глубокое и чистое исходит из души, лишь будучи вызванное поцелуями.
Селизета. Целуй его при мне, Аглавена…
Аглавена. Я не стану больше целовать его, если ты этого не желаешь, Селизета.
Селизета (внезапно разрыдавшись). Целуй его и когда я не вижу. (Она склоняется на плечо Аглавены и продолжает плакать.)
Аглавена. Не плачь, Селизета; ты лучше меня и его.
Селизета. Я не знаю, отчего я плачу… я не несчастна… Я счастлива оттого, что разбудила тебя, Аглавена.
Аглавена. И я счастлива, видя, что и ты проснулась, Селизета. Идем. Не надо оставаться слишком долго в тех местах, где наша душа была так счастлива, как только это доступно человеческой душе.
Обнявшись, уходят.
Сцена III
Комната в замке.
В глубине, в тени — Мелиграна и Селизета.
Мелиграна. У тебя нет больше сил, моя бедная Селизета, не скрывай этого: не отворачивай головы, утирая глаза.
Селизета. Но ведь я тебе говорю, бабушка, что я плачу от счастья…
Мелиграна. Так не плачут от счастья…
Селизета. Нет, плачут; вот я же плачу…
Мелиграна. Послушай, Селизета… Я прослушала все, что ты мне сказала об Аглавене. Я не умею говорить, как она. Я только старая, мало что знающая женщина, но и я страдала; у меня ты одна на свете, и я на краю могилы. Все это, видишь ли, истины, хотя, быть может, не такие прекрасные, как те, о которых говорит нам Аглавена, но ведь и в самых прекрасных истинах не всегда более правды, чем в истинах простых и старых. Я замечаю только, моя бедная Селизета, что, несмотря на улыбки, которые ты стараешься изобразить, ты бледнеешь и плачешь, как только думаешь, что никого нет… Не надо бороться через силу. Легко сказать, что слезы неблагоразумны и некрасивы. Только приблизившись к концу жизни, видишь, что слезы всегда правы. Я знаю многое, что прекраснее слез, и часто было бы лучше не плакать. Но, когда нет более сил противиться им, надо верить в правду этих слез; нужно сказать себе, что в них больше правды, чем в самом прекрасном, что кажется выше их… так как, видишь ли, Селизета, это судьба говорит нашими слезами; они подступают к глазам из глубины будущего.