Жуазель. Нет.
Мерлин. Я ничего не сделал, Жуазель, что заслужило бы вашу ненависть и несправедливость… Так как вы этого хотите, я дам свершиться судьбе…
За кустом слышен болезненный крик.
Жуазель (спеша за куст). Лансеор…
Лансеор. Жуазель, я ранен… Меня ужалила змея…
Жуазель. Это не змея… Это какое-то страшное животное… Оно кидается на тебя… Я его раздавлю ногой… Оно издыхает… Оно мертво… Лансеор, ты бледнеешь… Облокотись на меня… Не бойся ничего, я сильная… Покажи свою рану… Лансеор, я здесь… Лансеор, ответь мне…
Мерлин (приближаясь и рассматривая рану). Рана смертельная… Яд очень медленный, и действие его странное… Не отчаивайся… Только я один знаю лекарство…
Жуазель. Лансеор, Лансеор, ответь мне, ответь!
Мерлин. Он не ответит, он глубоко спит… Отойдите, Жуазель, если не хотите, чтоб этот простой сон перешел в сон могилы… Отойдите, Жуазель; это не значит изменять, а только спасти его от смерти…
Жуазель. Дайте сперва знак, который вернет его к жизни.
Мерлин (многозначительно глядя на нее). Я сделаю это, Жуазель.
Жуазель выходит, оборачивается и наконец скрывается. Оставшись один, Мерлин становится перед Лансеором на колени, чтобы осмотреть его рану.
Мерлин. Спи, не бойся ничего, сын мой. Спи, и все разрешится к твоему благополучию. Пусть все мое сердце откроется тебе в первом поцелуе, который я могу тебе дать.
Продолжительно целует его. Входит Ариэль.
Сцена III
Мерлин, Лансеор, Ариэль.
Ариэль. Господин, надо скорее соорудить новую ловушку.
Мерлин. Попадет он в нее?
Ариэль. Мужчина попадает в нее неизменно, когда его ведет инстинкт; но затемним его рассудок; перед нами будет зрелище, достойное смеха…
Мерлин. Я не улыбнусь, ибо зрелище это печально; мне больно будет видеть, как благородная и прекрасная любовь, считающая себя предопределенной, единственной, слабеет с первым же испытанием, в объятиях призрака…
Ариэль. Лансеор не свободен, ибо он уже изменился, и в продолжение часа я предоставляю его инстинкту…
Мерлин. Он должен был победить его…
Ариэль. Ты говоришь так, потому что я покорна; но вспомни о том времени, когда я не была кроткой.
Мерлин. Ты считаешь себя слишком кроткой, потому что я победил тебя; но даже осиянная тем светом, до какого я тебя превознес, ты не вполне освободилась от тьмы, подчинившей некогда душу твою… в тебе есть что-то жестокое, что по-прежнему слишком радуется при виде человеческих слабостей…
Ариэль. Человеческие слабости часто необходимы для использования их в высших целях жизни.
Мерлин. Что произойдет, если он не устоит?
Ариэль. Он поддается, и так предначертано. Вопрос лишь в том, восторжествует ли любовь Жуазель над испытаниями?
Мерлин. А ты этого не знаешь?
Ариэль. Нет; ее дух не вполне входит в сферу моего понимания; он зависит от начала, которого я не знаю, которое вижу только в ней и которое изменяет грядущее. Я пыталась подчинить ее себе; но она слушается меня только в незначительных случаях. Настало время действовать. Иди, призови Жуазель и оставь мне твоего сына. Уходи, — не следует изменять испытания… Я воскрешу его, я возобновлю и сделаю еще более глубоким и слепым опьянение, в которое повергла его; и я обнаружусь его взорам, чтобы обмануть его поцелуи…
Мерлин (с упреком в голосе). Ариэль!
Ариэль. Уходи, предоставь мне свободу действий… Ты ведь знаешь. Поцелуи, которыми дарят бедную Ариэль, скользят, подобно отражению крыла на поверхности текучей воды…
Мерлин уходит. Ариэль направляется к мраморному водоему. Там, наполовину закрытая лавровым кустом, она полуоткрывает свою одежду, садится на край водоема, заросший зеленой травой, и медленно распускает свои длинные волосы. В это время Лансеор просыпается в недоумении.
Лансеор. Где я заснул? Не понимаю, что за яд проник в мое сердце… Я не узнаю себя; разум мой помутился… Я борюсь с опьянением и не знаю, куда иду… (Замечая Ариэль). Кто эта женщина, которая притаилась за лавровыми кустами? (Приближается к лавровому кусту и глядит.) Она прекрасна… Она наполовину обнажена; ее нога спущена, как осторожный цветок, и касается воды, которая улыбается, бросая брызги… Она поднимает руки, чтобы заплести волосы; небесный свет струится по ее плечам, подобно светящейся влаге на мраморных крыльях. (Приближаясь) Она прекрасна, она прекрасна… Я должен ее видеть… Вот она повернулась, и одна из ее обнаженных грудей, просвечивая меж волосами, прибавляет новый луч к заливающим ее лучам… Она прислушивается, она что-то слышит, и ее широко раскрытые глаза вопрошают розы… Она видела меня, она прячется, она хочет убежать… (Перебирается через изгородь.) Нет, нет, нет, не беги от меня!.. Я видел… Слишком поздно! (Заключая Ариэль в свои объятия.) Я хочу знать имя чистого видения, которое погружает в мрак все то, что я любил! Я хочу знать, какая слишком верная тень, какое глубокое убежище скрывало до сих пор чудо, которое я держу в объятиях. Какие деревья, какие гроты, какие башни, какие стены могли утаить блеск этого тела, аромат этой жизни, пламя этих глаз?.. Где ты скрывалась, ты, которую я увидел бы даже слепой среди праздничной толпы?.. Нет, не отстраняйся от меня; это не страсть, не минутное опьянение; это длительное ослепление любви… Я у ног твоих, которые покорно целую… Я отдаюсь одной тебе… Я отныне только твой… Я прошу только поцелуя твоих уст, — дабы предать забвению все остальное и запечатлеть будущее… Склони свою головку… Я вижу, как она наклоняется и дает согласие; и я призываю знак, которого никто не в силах стереть. (Страстно целует ее… Слышен крик отчаяния за кустами.) Что это?