Прошу утвердить план операции. Еременко. Хрущев».
Не требовалось большого ума, чтобы узреть опасность положения немецкой группировки, штурмовавшей Сталинград. Это понимали и ротные командиры, причем по обе стороны фронта. Идея буквально носилась в воздухе. Но расчет сил-то каков! А роль конницы!! Разумеется, никаких мер во исполнение предложенного командованием Сталинградского фронта не последовало. Но зачем Ставка поощряла, скажем прямо, праздномыслие Еременко и Хрущева? Георгий Константинович дал исчерпывающий ответ в частном письме 7 января 1964 года: «Что же можно сказать по этому поводу? Первое: когда Военный совет писал в Ставку свои соображения, Ставка уже имела разработанный план контрнаступления в районе Дона — Волги тремя фронтами, главный удар проектировался нанести не Сталинградским и не Донским фронтами, а вновь создаваемым Юго-Западным фронтом. И второе: разработанный план контрнаступления Сталин приказал держать в строжайшей тайне, маскируя его меньшими планами двух фронтов». Подготовка контрнаступления у Сталинграда шла исключительно через Г. К. Жукова и А. М. Василевского.
Бессмертные герои, бойцы и командиры 62-й и 64-й армий честно и до конца исполнили выпавший на их долю тяжкий воинский долг. Штаб Сталинградского фронта постоянно повышал их боевой дух надлежащими обращениями. Осчастливив Ставку описанным планом, Еременко и Хрущев заняли штабных писарей пространным документом. Во всех частях и соединениях фронта было прочитано их совместное обращение, датированное 18 октября:
«Наша общая ближайшая задача: отстоять Сталинград! Это наш священный долг перед Родиной, и мы его выполним — отстоим славный город, уничтожим врага под Сталинградом!
К нашему упорству в борьбе с фашистами нужно добавить всю мощь пехотного оружия.
Помните, товарищи, в ближнем бою огонь пехоты больше всего наносит потерь противнику. Поэтому всем бойцам, находящимся в бою, надо вести огонь частый, залповый, смотря по обстановке.
Частый огонь — при наступлении противника, при отражении его атак, при своем наступлении.
Редкий огонь — для беспокойства врага и по одиночным целям, для контроля местности, чтобы не давать продвигаться по ней врагу..
Залповый огонь вести по скоплению конницы, по скоплению пехоты, по колоннам и машинам, по самолетам и т. д.
Мощный огонь пехоты уложит всех фашистов в могилу.
Туда им и дорога!..
Призываем вас, товарищи, к тому, чтобы к 25~й годовщине Великой Октябрьской социалистический революции поднести подарок нашей Родине — очистить от врага занятые районы Сталинграда.
В бой, товарищи! Никакой пощады врагу!»
Это обращение читалось в войсках тогда, когда они не выходили из тяжелейших кровопролитных боев, И с этими советами Еременко и Хрущев обращались к бойцам и командирам, державшим оборону против лучшей армии вермахта. Напоминали им, солдатам, кровью добывшим величайшее воинское умение, что у них есть винтовки и автоматы. А что стоил призыв к празднику выгнать немцев из Сталинграда! Разумеется, упражнения в риторике Военного совета Сталинградского фронта доходили у нас до сведения тех, кому ведать надлежало. Вызывали, надо думать, горькую улыбку…
Пока командование Сталинградского фронта в лице Еременко и Хрущева налаживали огонь пехоты, а бессмертные герои дрались так, как им велел долг и подсказывала обстановка, подготовка операции вступила в завершающую стадию. К участникам будущих прорывов по плану операции «Уран» подтягивались войска, что было отнюдь не легким делом: местность открытая, дорог мало, а враг внимательно следил за происходившим в советском тылу.
Комплекс мер для введения в заблуждение немцев был поистине необъятен. С середины октября, когда сталинградцы отбили очередной жесточайший штурм города, всем фронтам сталинградского направления спустили директиву: больше никаких частных наступательных операций! Приказы об этом отдал Генштаб по прямому проводу, незашифрованными.
Подробно расписывалось, как устроить на зиму жесткую оборону: возводить укрепления, накапливать в опорных пунктах запасы продовольствия, боеприпасов, снаряжения. На глубину 25 километров в прифронтовой полосе выселялось в тыл гражданское население.
Немецкая разведка вскоре узнала об этом, контрольная аэрофотосъемка подтвердила, что русские становятся в оборону. Одновременно на западном направлении у Москвы имитировалась подготовка к большому зимнему наступлению. Окончательный вывод руководства немецкой разведки, доложенный ставке Гитлера в конце октября: «Противник не намеревается в ближайшем будущем предпринимать крупные наступательные операции на Донском фронте». Значившиеся на немецких картах районы как «оборонительные» на деле были исходными позициями Красной Армии для наступления. Войска выводились в эти районы только по ночам и тщательно маскировались.
Соотношение сил и средств на сталинградском направлении в этот момент было таково: у нас — личный состав 1103 тысячи человек, орудий и минометов 15 501, танков 1463, самолетов 1350; у немцев — личный состав 1011 тысячи человек, орудий и минометов 10 290, танков 675, самолетов 1216. Наше превосходство было незначительным, судьбу великой операции должно было решить воинское мастерство.
А для этого, помимо прочего, потребовалось установить полное единоначалие и упразднить институт военных комиссаров в Красной Армии. 3 октября 1942 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, подписанный М. И. Калининым. Как будто он когда-либо имел прямое касательство к военным делам, Председатель Президиума рассуждал и объяснял: «Система военных комиссаров, установленная в Красной Армии в годы гражданской войны, возникла на почве некоторого недоверия к командным кадрам, в состав которых были вовлечены старые военные специалисты, не верившие тогда в прочность Советской власти и даже чуждые ей». В эту войну «в суровых боях с врагом командиры Красной Армии доказали преданность нашей Родине», приобрели опыт, и по этим причинам комиссары больше не нужны.
Единоначалие резко повысило эффективность управления войсками, избавив командиров нередко от унизительного надзора и необходимости давать отчет в своих действиях порой малокомпетентным людям. Жуков горячо приветствовал возвращение к единоначалию в самое ответственное время подготовки к зимней кампании.
В последние две недели перед наступлением он провел ряд совещаний с генералами под Сталинградом, уточняя стоявшие перед ними задачи. На самое ответственное из них в деревне Татьяновка Еременко явился с большим опозданием. Он, по словам Жукова, «выглядел уставшим, и это вскоре было доказано его довольно громким храпом, раздавшимся из угла хаты, где он заснул во время обсуждения доклада». Но какой мог быть спрос с него.
Жуков со всей серьезностью вникал в детали подготовки операции. Он придирчиво проверял как боеспособность войск, так и обеспечение их боеприпасами, горючим, зимним обмундированием. Выявившиеся недостатки и нехватки побудили его просить Ставку несколько раз переносить день начала наступления. Согласие было дано.
13 ноября у Сталина в последний раз обсудили детали предстоявшего контрнаступления, Оно должно было перейти в широкое наступление на всем южном крыле советско-германского фронта. Не было секретом, что немцы, конечно, потянут туда войска с других районов, несомненно, и из-под Вязьмы, где в предвидении зимней операции наших войск они держали мощный кулак, Жуков уже договорился с Генштабом о том, что необходимо разгромить немцев в первую очередь в Ржевском выступе.
— Это было бы хорошо, — сказал Сталин Жукову и Василевскому, — но кто из вас возьмется за это дело?
Жуков предложил оставить Василевского под Сталинградом, а самому отправиться готовить наступление Калининского и Западного фронтов.
Сталин согласился, а пока вновь направил Жукова в Сталинград: еще раз проверить готовность войск и командования к наступлению. Он уполномочил Жукова и Василевского установить день перехода в наступление по своему усмотрению. Срок для Юго-Западного и Донского фронтов был определен на 19 ноября, а для Сталинградского — 20 ноября.