18 апреля 1943 года за подписями Сталина и Жукова была отдана директива Ставки командующим фронтами об использовании гвардейских соединений в боевых действиях. Отныне предписывалось держать гвардейские стрелковые корпуса и гвардейские армии «как правило, в резерве или во втором эшелоне и использовать их в наступательной операции для прорыва на направлении главного удара». Гвардейские соединения надлежало тщательно обучать, а при боевом использовании подпирать мощными вторыми эшелонами с тем, чтобы после прорыва «выводить в резерв для отдыха и восстановления, не доводя их ни в коем случае до истощения». Такова суровая специфика военного дела, шансы на выживание имеют лучшие и более полезные. В директиве указывалось, что дисциплиной, «вниманием к бойцу» и многим другим следует «добиться, чтобы гвардейские части являлись образцом и примером для всех остальных частей Красной Армии».
В руках нашего Верховного Главнокомандования на исходе второго года Великой Отечественной сосредоточилась исполинская вооруженная мощь. Но и враг все еще был силен. Хотя у нас были союзники — США и Англия, а Вашингтон и Лондон состязались по части лестных слов в адрес Красной Армии и советского парода, — к этому времени отчетливо прояснилось: основное бремя боевых действий по-прежнему придется нести Советскому Союзу. Нужно было заранее думать о том, какой выйдет наша Родина из величайшей в истории человечества войны. Следовательно, громить врага меньшей кровью.
Наступление на Курской дуге, первоначально намеченное на начало мая, немцы в последующие два месяца несколько раз откладывали. Гитлер замахнулся, но боялся действовать. Что таится за зловещим спокойствием на Восточном фронте? Разведка не могла доложить ничего определенного, меры предосторожности, введенные советским командованием, дали свои плоды: над нашими армиями сгустилась непроницаемая завеса.
Гитлер запросил мнение генерала Модели — ему предстояло наступать с севера от Орла, — сколько времени потребуется для достижения Курска. Три дня, гласил ответ. Через год Гитлер плакался: «У меня похолодели ноги», немецкие войска за трехдневный бой будут истреблены.
Гитлеровское руководство полагалось на то, что новая техника — танки «тигр», «пантера», штурмовые орудия «фердинанд» — принесет победу. Эти тяжеловесные машины немецких конструкторов имели очень толстую броню, были малоподвижны. На «фердинандах» и части «тигров» не было пулеметов, и эти машины оказались уязвимыми в ближнем бою. Но тевтонская гигантомания сделала свое дело: Гитлер и высший генералитет уверовали, что в их руках чудо-оружие. Немцы пригнали и свезли под Курск все, что считалось лучшим в вермахте. К началу июля на курском направлении они имели свыше 900 тысяч личного состава, около 10 тысяч орудий и минометов, до 2700 танков и штурмовых орудий, примерно две тысячи самолетов.
Наши противостоящие фронты — Центральный и Воронежский — имели более 1300 тысяч человек. 19 тысяч орудий и минометов, около 3500 танков, более 2000 самолетов. Непосредственно в их тылу развернулся еще Степной фронт И. С. Конева — до 600 тысяч человек, 8400 орудий и минометов, более 1500 танков. Мы существенно превосходили врага в силах и средствах.
В районе Курского выступа у нас было восемь оборонительных полос общей глубиной до 300 километров. Объем быстро проведенных работ поражает: только окопов и траншей отрыли почти 10 тысяч километров! На всех танкоопасных направлениях — минные поля, противотанковые районы, рвы. Везде широкие полосы проволочных заграждений, некоторые из них под током, «Это была огромная, поистине титаническая работа», — писал А. М. Василевский «своих мемуарах.
Исследуя шаг за шагом полководческое мастерство Жукова, американец М. Кайден в книге «Тигры» горят», посвященной Курской битве, не уставал изумляться: «При изучении подготовки ~ русских к битве под Курском ясно одно — немцы давно имели репутацию готовившихся к сражению методически, эффективно, не упуская ничего. Теперь русские превзошли врага в детальной и основательной подготовке… Под твердым руководством Жукова русские трудились круглосуточно, наполняя людскими и материальными ресурсами курский выступ.
Основной замысел, предложенный Жуковым в предстоящей операции, был развитием мер, которые он применял в яростных боях под Москвой и планировал в битве под Сталинградом. Сначала оборона.
Затем, в классическом стиле Жуковских операций, по мере того, как немецкий натиск утрачивал свою силу, а вражеские войска уничтожались превосходящей русской огневой мощью, ход сражения изменится. Жуков, тщательно следящий за всеми перипетиями боя, определяет момент — немецкое наступление выдохлось. Именно в этот момент Жуков и бросит свои армии на орды вермахта».
Да, вторил Кайдену другой западный эксперт Д. Орджилл, «одним из стратегических приемов Жукова было позволить противнику истощиться в атаках, нанося ему максимальный урон, тогда как он сам незаметно накапливал силы, чтобы создать местный численный перевес. Затем, когда силы противника были растянуты до предела, Жуков наносил контрудар по дезорганизованному и обескураженному противнику на участке фронта, где наступление врага провалилось. Это была превосходная тактика против танковых дивизий, которая, несмотря на свою кажущуюся простоту, требовала высочайшего мужества от принимавшей на себя первый удар противника русской пехоты».
Два месяца — май и июнь — Жуков безотлучно провел в войсках Воронежского и Центрального фронтов. Он вникал в самые мельчайшие детали подготовки к сражению. Ничто не проходило мимо его внимания. Вот как в это время была построена здесь система принятия решений. Например, донесение командования Центрального фронта в Генштаб от 26 мая 1943 года по вопросу отнюдь не решающему, с учетом масштабов предстоявшего сражения: «С разрешения маршала Жукова и товарища Сталина, Романенко усиливается всего двумя дивизиями 202 и 170 сд (стрелковые дивизии. — Авт.) из резерва фронта. Рокоссовский, Телегин».
Жуков ежедневно, а иногда и несколько раз в день направляет телеграммы Верховному Главнокомандующему, оповещая о принятии тех или иных мер, с просьбой одобрить их. Предложения представителей Ставки — Жукова, Василевского — командования фронтов самым внимательным образом рассматривались в Ставке и Генштабе и отправлялись фронтам в виде директив Верховного Главнокомандования. Подготовка к сражению под Курском — выдающийся пример коллективной работы Ставки, Генерального штаба и командования фронтов.
Советской разведке удалось не только установить, где и какие силы сосредоточили немцы, но и своевременно выяснять даты перехода в наступление, которые Гитлер переносил. Каждый раз Ставка немедленно предупреждала командование фронтов на Курской дуге об очередном сроке ожидавшегося вражеского удара. Эти предупреждения молниеносно передавались вниз — в штабы армий, корпусов, дивизий, полков. Доходили до каждого взвода на передовой. Все — от генералов до солдат — настораживались. Но опять ничего не происходило…
В штабе Воронежского фронта сложилось впечатление — Ставка-де колеблется. Воинственный Н. Ф. Ватутин взволнованно внушал руководству Генштаба во второй половине июня:
— Проспим мы, упустим момент. Противник не наступает, скоро осень, и все наши планы сорвутся. Давайте бросим окапываться и начнем первыми. Сил для этого у нас достаточно.
Свое неуемное желание отличиться командование Воронежского фронта пыталось подкрепить сухими военными данными, которые не всегда исходили из надежных источников. По ту сторону фронта сосредоточивались мощные танковые соединения, немецкие гренадеры выдвигались на исходные рубежи, а знатоки на Воронежском фронте (конечно, среди них блистал Хрущев) истолковывали это как, оборонительные меры врага. Одним недомыслием этого не объяснить. Причины были, вероятно, комплексными, среди них не последняя — деятели вокруг безудержно говорливого Хрущева попались на удочку немецких дезинформаторов.
Всего за десять дней до того, как разразилось Курское побоище, командование Воронежского фронта 24 июня 1943 года осмелилось доложить в Ставку: к Все эти мероприятия показывают, что противник, возможно, отказался на ближайшее время от решительных наступательных действий и перешел к обороне занимаемого рубежа с одновременной подготовкой в глубине второго оборонительного рубежа. Обращают на себя внимание разговоры солдат 169 пд противника об удержании занимаемого оборонительного рубежа до сбора урожая этого года. Ватутин, Хрущев, Иванов». Второй адресат замечательного стратегического предвидения после Сталина — Жуков. По должности. Надо думать, Жукову оставалось только развести руками. Он просто не мог взять в толк, как мог грамотный военный пойти на поводу немецкой службы дезинформации, в общем, работавшей грубо и примитивно в расчете на «недочеловеков». Примечательно, что сам Жуков, говоря о Курском побоище, пи словом не упоминает о немецких потугах на этом поприще, для него они не имели никакого значения. Он видел насквозь этих сочинителей из абвера, пытавшихся сбить с толку наше командование.