Прорыв у Бобруйска и успехи сопредельных фронтов у Витебска поставили под прямую угрозу окружения всю немецкую группу армий «Центр». Жуков не без интереса кадрового военного следил за действиями вражеского командования: что оно предпримет?
Он заключил: «Наблюдая и анализируя тогда действия немецких войск и их главного командования в этой операции» мы, откровенно говоря, несколько удивлялись их грубо ошибочным маневрам, которые обрекали войска на катастрофический исход. Вместо быстрого отхода на тыловые рубежи и выброски сильных группировок к своим флангам, которым угрожали советские ударные группировки, немецкие войска втягивались в затяжные фронтальные сражения восточнее и северо-восточнее Минска».
Образ действия, избранный тугодумами в немецких штабах, открыл блистательные перспективы для параллельного преследования. Обходя узды сопротивления, наши тапки проходили до 50 километров в день, а среднесуточный темп общевойсковых соединений — 20 километров. Громадную помощь оказывали белорусские партизаны, перекрывшие пути сообщения врага, нанося ему удары с тыла, Дело явно шло к окружению главных сил 4-й немецкой армии. «Как и надлежало в подобных случаях, — заметил Г. К. Жуков, — главные усилия все командные инстанции сосредоточили на разведке, с помощью которой молено было определить замысел и практические мероприятия врага. Но как мы ни старались раскрыть и выяснить что-либо важное в стратегическом руководстве немецкого командования, мы ничего не обнаружили, кроме небольшого усиления особо опасных для них направлений».
Если так, тогда по обнаружившейся тупости немецких генералов судьба их 4-й армии предрешена. Но даже на краю очевидной и неминуемой гибели немцы продолжали выполнять указания — оставлять после своего ухода «выжженную землю».
От партизан получили сведения, что немцы срочно минируют оставшиеся в Минске крупные здания — Дом правительства, здание ЦК партии Белоруссии и окружной Дом офицеров, готовятся стереть их с лица земли. За это они дорого поплатились.
Известия об этом Георгий Константинович, прекрасно знавший город, воспринял крайне болезненно. По его указанию наше командование ускорило продвижение, чтобы предотвратить новое преступление фашистских варваров. 3 июля город был освобожден. С глубокой скорбью Жуков осмотрел Минск, в котором в свое время прослужил семь лет. Сплошные руины, из которых навстречу освободителям выбирались измученные, истощенные до предела считанные жители столицы Белоруссии, чудом выжившие под пятой оккупантов.
Некоторых виновников и соучастников чудовищных злодеяний добивали в окружении к востоку от Минска. Именно в этом «котле» уничтожили уже к исходу 3 июля основную группу соединений 4-й немецкой армии. Там примерно за неделю была ликвидирована почти стотысячная группировка. В плен сдалось 57 тысяч германских вояк, среди них двенадцать генералов.
Как и везде, освобожденная земля носила страшные следы немецких злодеяний. В Белоруссии они убили 2200 тысяч мирных жителей и военнопленных. Уничтожили целиком или частично 209 городов и районных центров, 9200 сел и деревень. Зверства оккупантов служили самой наглядной агитацией против врага: по сравнению с ними блекли любые слова. Теперь фашистских зверей настигло справедливое возмездие.
Генерал Горбатов, подъезжая к железнодорожному мосту через Березину, был поражен: на поле более трех тысяч вражеских трупов. Здесь безуспешно пыталась прорваться очередная орда окруженных и попала под огонь счетверенных зенитных пулеметов нашей охраны моста. Горбатову «вспомнилось старинное выражение: «Трупы врагов пахнут хорошо»; и я изменил маршрут двум дивизиям второго эшелона, которые направлялись к наведенному мосту у местечка Свислочь, чтобы они прошли через железнодорожный мост и посмотрели на работу своих товарищей из первого эшелона. Пройденные ими лишние шесть километров окупятся в будущем, думал я».
Да, то, несомненно, была лучшая воспитательная работа в войсках, которые испытали глубокое удовлетворение при виде поверженных врагов и не хотели отставать от своих боевых товарищей в бою. Ярость наступавших все увеличивалась, они сметали со своего пути фашистскую нечисть.
К десятым числам июля, оставив далеко позади Минск, наши доблестные войска вели бои на меридиане Вильнюс — Барановичи — Пинск. От Западной Двины до Припяти в полосе примерно 400 километров организованная германская оборона рассыпалась.
7 июля последовал вызов Жукова в Ставку. На следующий день Сталин пригласил маршала вместе с Антоновым на дачу. Верховный был в отменном настроении, шутил. Его настроение еще более поднялось после разговора по телефону с Василевским, с фронта шли новые отрадные вести. На дачу приехали Молотов и Маленков. Завязалась общая беседа о перспективах войны. «По тому, как сжато и четко высказывал И. В. Сталин свои мысли, — отметил Жуков, — было видно, что он глубоко продумал все эти вопросы. Хотя Верховный справедливо считал, что у нас хватит сил самим добить фашистскую Германию, он искренне приветствовал открытие второго фронта в Европе. Ведь это ускоряло окончание войны, что было так необходимо для советского народа, крайне измученного войной и лишениями».
Для собравшихся у Сталина не было секретом, что Германия идет к поражению. В военном отношении она проиграла войну на советско-германском фронте уже на рубеже 1943–1944 годов. Конечно, как «азартный игрок», отметил Сталин, он попытается искать политический выход, но Рузвельт и Черчилль не пойдут на сделку с ним. Они будут стремиться к созданию в Германии «послушного им правительства».
С высот политики к делам военным. Сталин спросил мнение Жукова, могут ли наши войска дойти до Вислы и где вводить в дело 1-ю Польскую армию, созданную в СССР. Жуков выразил твердую уверенность, что можно не только дойти до Вислы, но и захватить на ней «хорошие плацдармы» для дальнейшего наступления на Берлин, а 1-ю Польскую армию нацелить на Варшаву.
Сталин приказал Жукову взять на себя руководство и 1-м Украинским фронтом, который должен был на днях выступить, взаимодействуя с левым крылом 1-го Белорусского фронта. У маршала Конева, командующего 1-м Украинским фронтом, к этому времени было 1,1 миллиона личного состава, 16100 орудий и минометов, 2050 танков и самоходных орудий и 3250 самолетов.
Громада! А цель — освобождение Львовской области, восточной части Польши и выход на Вислу. Жуков быстро прикинул: сил и средств больше, чем требуется. Не лучше ли взять у Конева ряд соединений, по крайней мере одну из четырех танковых армий, перебродить их в группу франтов Василевского, усилить их и захватить с ходу Восточную Пруссию? Пока враг бежит, и едва ли он сможет поставить прочный заслон.
— Вы что, сговорились с Василевским? — спросил Сталин. — Он тоже просит усилить его.
— Нет, не сговорились. Но если он так думает, то думает правильно.
— Немцы будут до последнего драться за Восточную Пруссию. Мы можем там застрять, — категорическим, не допускавшим возражений тоном закончил обмен мнениями Сталин.
Вечером в тот же день Жуков вернулся к этому вопросу. Он повторил Сталину свои доводы о необходимости «нанести в ближайшее время более мощные удары на восточно-прусском направлении, с тем чтобы заранее выиграть фланг на западном стратегическом направлении… На этот раз И. В. Сталин ответил, что посоветуется с А. М. Василевским и Генштабом. Я чувствовал, что он по каким-то соображениям хочет быстрее выйти на Вислу, оставляя Восточную Пруссию для последующей операции. Думаю, что это было его ошибкой, что впоследствии подтвердилось: когда в 1945 году началась Висло-Одерская операция, Восточная Пруссия нависла над флангом нашей стратегической группировки, нацеленной на берлинское направление, причинив нам много хлопот.
Я неоднократно пытался связаться лично с А. М. Василевским, чтобы переговорить с ним по этому вопросу, но мои попытки не увенчались успехом, так как он находился где-то в войсках 3-го Белорусского фронта».
Надо думать, не стоит удивляться тому, что Василевский вдруг стал «неуловимым» при превосходной налаженной связи Москвы с фронтами. Объяснение, думается, очень простое — Василевский узнал о том, что Сталин против предложения Жукова.