Дети в столовой стучали ложками-вилками и громко перекрикивались.
Тем временем Лиза – Руфь взялась ей помогать – накрывала стол в просторной кухне, у распахнутого в сад окна.
Иван пристроился в уголке с папироской и со своего места подначивал Женю, старательно ассистировавшего Лиане, которая унимала жующих и галдящих детей.
– А теперь умываться и в постель! – Женя хлопнул в ладоши, подражая Лиане. – Договорились?
Дети с любопытством уставились на мужчину. Лиана спрятала улыбку и повторила: «Умываться и в постель», – после чего ребятишки, грохая стульями, потянулись из столовой.
– Евгений Иванович! – укоризненно сказал Иван сыну. – Если ты приказываешь, то никаких «договорились» быть не должно, никаких вопросов – одни ответы!
– Зиф! – крикнула Лиза в столовую. – Это ты брал шумовку?
Высокий мальчик лет двенадцати-тринадцати с плоским красивым лицом развел руками:
– Шумовку? Которая шумит?
– Которой мешают…
– Кому мешают?
– Иди спать! – Лиза махнула рукой. – Шельма!
– Ну что ты от него хочешь? – усмехнулась Лета Александровна. – Татарин же…
Иван в своем углу громко рассмеялся.
– Башкир, мама! Ну да тебе все равно. Тебе имя неправильное дали. Надо было – Империя, ей-богу! Империя Иванна! Ну недаром, недаром тебя Сталин любил!
Руфь с интересом обернулась к хозяйке.
– Семейная шутка, – сказала Лета Александровна.
– Любил, любил! – со смехом настаивал сын. – Ну скажи правду!
Лета Александровна сделала сердитое лицо.
– Я пойду к себе, переоденусь к столу.
И скрылась за дверью.
Незадолго до войны в Кремле был прием, на который были званы и Абрам Иванович с Летой Александровной. Народу в зале было много. К ним подбежал молодой человек в полувоенном костюме и тонких очках и велел следовать за ним. Пройдя через толпу, они оказались лицом к лицу со Сталиным, стоявшим в окружении свиты. Сталин искоса посмотрел на них и неторопливо проговорил:
– Мне товарищи рассказывают чудеса о вашей работе, Абрам Иванович. Вы ведь из старой фамилии, не так ли? Долгово… Ваш предок как-то произнес замечательные слова: «Царю правда лучший слуга. Служить – так не картавить, картавить – так не служить», – он повернулся к своим и с удовольствием повторил: – Картавить – так не служить!
– Долгово, Иосиф Виссарионович, происходят от татарского мурзы, крестившегося и ставшего боярином князя Александра Невского, – вдруг вступила Лета Александровна. – Они звались Долгово-Сабуровыми. А процитировали вы князя Якова Долгорукова, Петрова сподвижника, их род восходил к Михаилу Всеволодичу Черниговскому.
Сталин с любопытством разглядывал Лету Александровну. Молодой человек в тонких очках что-то торопливо ему нашептывал. Он отстранил его нетерпеливым жестом.
– Знаю, знаю… Исупова… Ведь ваш первый муж был инспектором кавалерии. Я его помню. Специалист, – усмехнулся. – Когда-то вы владели чуть не всей Россией, княгиня…
– Да, государь, – при всеобщем изумленном молчании Лета Александровна сделала движение, как если бы собиралась присесть в книксене. – Мы по-прежнему ею владеем – правда, уже только ее историей.
Сталин от души рассмеялся: ответ понравился.
Вокруг зашумели и заулыбались с явным облегчением.
– Служить – так не картавить, – повторил Сталин. – Хорошо сказано.
Он уже утратил интерес к Абраму Ивановичу и его жене.
Они скрылись в толпе.
К ним подбежал давешний молодой человек в полувоенном костюме и с улыбкой проговорил:
– Ну, знаете, Елена Александровна, так с товарищем Сталиным еще никто не говорил… Государь! – Он взмахнул обеими руками, словно полоща белье. – Но ему, кажется, понравилось.
И убежал.
Домой возвращались пешком. И уже в виду дома Абрам Иванович вдруг сказал:
– Какая же власть у одного человека! И все – один!
– Это хорошо, что Сталин один, – заметила Лета Александровна. – Он всегда один, а народу, к счастью, всегда много.
А через месяц Абрама Ивановича арестовали и отправили в заточение: сначала в лагерь, затем в шарашку.
Увиделись они только в сорок четвертом. Абрам Иванович был плох: истощал, кашлял, затравленно оглядывался то и дело… «Нет, содержали хорошо, Леточка, шарашка – не лагерь, но знаешь…» Таким его и запомнил сын – дрожащим от холода в жарко натопленной комнате, надломленным, жалким. Абрам Иванович перебирал на большом столе папиросы, не решаясь закурить, – сгребал их в кучу, снова раскатывал и снова сгребал…
Лета Александровна извелась, глядя на таявшего мужа.