Его вернули на службу, но это ему было уже не в радость. Ночами он не спал. Не спала и она, боясь пошевельнуться. Ей все время ужасно хотелось спать. Казалось, она могла заснуть на острие иглы, но стоило лечь в постель, как сон улетучивался, и это было мучительно.
Абрам Иванович вспоминал кремлевский прием и то, как Лета Александровна назвала Сталина государем.
– Наверное, ты права. Наверное, мы просто обречены на них… Иван Грозный убил сына Ивана, Петр Великий убил сына Алексея, этот, говорят, погубил сына Якова… Банальность какая, Боже… Мы ходим и ходим по кругу, мы обречены на повторение своей истории. – Помолчал. – Нам все кажется, что мы свою историю обречены пожирать, словно это какая-то невкусная еда… неаппетитная, но другой нет… Но однажды вдруг понимаешь, что это она нас пожирает, она – нас… этакое историческое чревоугодие… смертный грех…
В сорок шестом они получили эту дачу с кентаврами и чешуйчатыми женщинами на фронтоне. А на исходе следующего лета Абрам Иванович умер. У Леты Александровны случился инсульт, после которого и ослабли лицевые мышцы.
Она по-прежнему гордо носила свое тело по улице, словно хоругвь – в храм, и однорукий продавец поселковой лавки, завидев ее, восхищенно шептал: «Лошадь!» «На лошади!» – почтительно возражал ему дружок-инвалид, побиравшийся с гармонью по пригородным поездам.
Она сама себя лечила – зимними купаниями в проруби. Николай освободил ото льда прибрежную полосу метра в три шириной, и каждое утро в сопровождении Лизы Лета Александровна ступала полными белоснежными ногами в студеную темно-зеленую воду. Лиза терпеливо ждала на берегу, наблюдая за огромной белой женщиной, плававшей среди льдинок. От купаний пришлось отказаться, когда стали плохо слушаться ноги.
Сыну удалось поступить в университет. Помогли и друзья первого мужа, занимавшие высокие посты в военном ведомстве.
Вот тебе и любовь Сталина, вот тебе и Империя Ивановна.
Но ведь и Иван был небезгрешен. Друзья сына рассказывали ей, как на очередном допросе, не выдержав попреков «чуждостью» и «изменой родине», Иван вдруг вскочил и закричал следователю: «Не смейте мне говорить о родине! Это мои предки создали эту страну! История Прозоровских, Исуповых и Долгово – это и есть история России! А за вами куцых полвека, да и те краденые!» Поэт…
– Музыку слушайте без меня, – заявила Лета Александровна после жаркого. – Каюсь и сдаюсь: не могу слушать Бетховена, которого лупят в таком темпе. Наверное, возраст.
Сын включил маленький телевизор, стоявший в кухне. Передавали последние известия. Лета Александровна слушала – смотреть не могла: то ли слишком мало было изображение, то ли не выдерживала суматошного мелькания кадров. Плачущий женский голос требовал выслать из России всех черножопых, чтобы решить какие-то там проблемы (какие – Лета Александровна не расслышала: наблюдала за Лианой).
– Сколько же лет империя будет превращаться в страну, – пробормотал Иван. – Их бьют, а они требуют: еще! еще! Ей-богу, в этой стране права человека нужно насаждать так же, как Екатерина насаждала картошку, – из-под палки, под ружьем…
– И вырастут не права человека, а картошка, – вдруг подал голос Женя. – Если вообще вырастут.
Лета Александровна махнула на него платком: помолчи.
– Иногда мне кажется, что страны и не было, – сказала старуха. – Тем более – империи. Была и есть – Россия. С панцирем, но без костей. А какая ж империя без костей?
– И слава богу. – Сын поднял бокал с вином. – За ракообразных! Их движение задом наперед – наука, которую мы в тонкостях постигли за тысячу лет.
В наследство с дачей им достались Николай и Лиза, жившие во флигеле за тополями. До войны они служили какому-то партийному бонзе, занимавшему этот дом. В самом начале войны Николаю миной оторвало ступню, он был признан негодным к воинской службе и вернулся домой – сюда. Про него и Лизу рассказывали страшную историю. Лиза была женой родного брата Николая. Николай был в нее влюблен. Чтобы завладеть женщиной, он якобы написал донос на брата. Дачные старухи – «злое семя» – жевали эту историю много лет.
«Ну почему ты не веришь? – удивлялся Иван. – Во всяком случае, на него это похоже…»
Похоже, однако, что сын остался неравнодушен к красивым Лизиным глазам.
Лиза и впрямь была замужем за братом Николая, который во время войны исчез невесть куда. Правда было и то, что Николай и Лиза долго жили в незарегистрированном браке. Ждали чего-то? Или кого-то? Но, скорее всего, к злым сплетням дачных старух побуждали их отношения: разве может муж так любить жену?