Яшу давно звали в школе Журом или Журпластырем Ивлевой, в то время как меня фантазия школьных остроумников обходила стороной.
Честности ради, в классе меня иногда сравнивали с черепахой. Но случалось это настолько редко, что не выползло за пределы десятого «Б». Я и правда могла показаться медлительной, хотя по природе достаточно подвижный человек. Но порой я словно «выпадала» из реальности. В такие моменты в голове одновременно вспыхивало множество разных образов или наоборот – исчезали все мысли, эмоции, чувства, и в ватной тишине я наблюдала за танцем пылинок в свете солнечного луча, льющегося из окон. Мое собственное «Лебединое озеро» могло случиться даже посреди урока, и я спохватывалась, что теряю время, когда его почти не оставалось, чтобы завершить самостоятельную работу или дописать сочинение. Тогда моя рассеянность, выглядевшая как нерасторопность, становилась заметной другим. Иногда учителя разрешали мне задержаться ненадолго на перемене.
Яша тогда долго-долго копался в своей сумке, перекладывая учебники и тетради, но никогда не выходил из класса раньше меня. Это и злило, и в тоже время было очень приятно. Только мне совсем не нравилось, если подходя к дверям, я слышала за спиной тихое:
– Камэ, камэ…
– Да не волнуюсь я, – бросала вполоборота Журову.
Уже не пытаясь убежать. Длинноногий Яша следовал чуть позади.
Но вот где моя медлительность была очевидна всем, так это на уроках физкультуры, проходивших на улице.
Мой организм не создавался для бега. Я неплохо танцевала, лучше всех девчонок двора прыгала в скакалочки и классики, быстрой походкой не раз вызывала замечания, что не иду, а лечу по улице, будто за мной черти гонятся. Но бег – не ходьба. Бегать я не могла. Никогда и ни на какие дистанции. Через два десятка шагов я уже хватала, как рыба на берегу, ртом воздух, еще через двадцать у меня начинали болеть ноги и колоть в боку. Очень быстро добавлялось головокружение, и я подползала к финишу, сдерживая тошноту.
Последней. На глазах у всего класса и физруков. Так любая дистанция – будь то на пятьдесят или двести метров, тем более на три километра – превращалась в испытание моего здоровья и настроения.
Совсем неудивительно, что Яша, наоборот, оказался лучшим бегуном в классе. Быстрее даже наших футболистов – Шурика и Жоры. Когда бежал Жур, его худая шея вытягивалась наподобие птичьей, и длинные ноги словно вовсе не касались земли.
Уже остались позади шумные майские праздники, надвигалась пора итоговых контрольных и пробных экзаменационных сочинений.
Тот урок физкультуры я запомнила вовсе не потому, что походила на перезревший помидор, не чувствовала под собой ног и задыхалась от смущения и нехватки воздуха в легких. Не потому, что весь класс стоял у финиша, а физруки Вера и Шпунтик размахивали руками, как ветряками, словно пытались создать таким образом ветер, чтобы он подтолкнул меня к финишу.
Подобных финалов я пережила множество.
Запомнился мне тот урок тем, что дистанцию в три километра – огромный круг по Детскому парку вдоль ржавеющих каруселей и заброшенной железной дороги – я завершила второй от конца.
Последним стал Яша.
Он то шел, то подпрыгивал позади меня и шептал иногда: «Камэ... Ну еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть осталось…»
Класс встречал нас веселым улюлюканьем и звонкими хлопками. Физруки заливались смехом громче учеников.
Я совершенно растерялась в своих чувствах, хотя нет, с чувствами все было понятно – я тяжело дышала и хотела выть от боли в ногах, а вот в эмоциях боялась заблудиться. Мне радоваться? Злиться? Сказать Журову «спасибо» или, наоборот, отвесить что-то обидное?
Когда Жорка прокричал чуть ли не на весь Детский парк:
– Черепаха и журавль!
Я решила, что очень зла.
Преодолев заветную полосу мела на асфальте, развернулась к Яше и.... Окунулась в такое счастье, лившееся от его лица, что забыла все грубые слова.
Журов всегда словно немного светился, но в тот миг он разве что не разлетелся на миллионы бриллиантовых искр.
Людоедка подхватила Жоркино:
– Черепаха и журавль.
Яша кивал, будто получил лучшую похвалу в жизни. В его серых глазах горело что-то мне неведомое, глубокое, всеобъемлющее… не совсем подходящее его нескладной фигуре и нашему возрасту.
– Цуру и камэ, – прошептал он.
Но первое слово было странным, очень похожим на шум в ушах после длинного забега, а второе успело стать привычным...
Так что я не обратила внимания.
От усталости или от того, что было приятно хоть раз оказаться не самой последней, пусть и не совсем честным способом, я так и не рассердилась на Яшу.