Родители Вериль пытались вмешаться в роман дочери. Однажды прима драмтеатра прошелестела пышной юбкой до кабинета директора и обратно, подозрительно сверкая огромными, как у дочери, синими глазами. Матвей снова пропускал занятия. Высокомерие, всегда скользившее в глазах Оксаны, стало перемежаться с раздражением, направленным почему-то в мою сторону. На совместных уроках мне доставались ее ехидные замечания. Жорка и вовсе советовал парням держаться от Гордеева подальше, уверяя, что тот увлекается не только спиртным.
А потом фото Матвея сняли с Доски почета.
Множество мелких событий, случайных совпадений, глупых и жестоких слов, обида и боль от разбитых надежд перемешались вместе и получился яд, который отравлял мысли и влиял на полные эмоций желания...
Оксана требовала подтверждения чувств. Матвей выбрал самый простой способ. Он был зол. Он был раздавлен потерей будущего в спорте, унижен бессердечностью того, чья рука сделала его поражение очевидным для всей школы. И не мог найти выхода этим чувствам. Счастливая улыбка Яши ослепляла тьму, что скопилась в душе Матвея. И долговязый щуплый парень к тому же посмел бросить Гордееву вызов.
– Яшу твоего бьют! – закричала в тот страшный день Соня.
Изумрудные глаза опухли от слез. Рот искривился.
Я испугалась вида Сони и ее слов. Мне вдруг показалось, что в пустом коридоре на меня уставились сотни осуждающих глаз, потому, наверное, и закричала:
– Не мой он. Не мой!
Хотя меня уже охватила паника: надо же что-то делать?! Куда-то бежать?
– Это ты, ты во всем виновата! Черепаха толстокожая! – стегала меня Соня невидимыми хлыстами. – Что он в тебе нашел? Уродина слепая! – Стешкова явно была не в себе – вцепилась обеими руками в мой форменный фартук, потом и вовсе потянулась к лицу.
– Пусти, Соня, – попросила я, изо всех сил отклоняясь назад.
– Из-за тебя его бьют. Бьют...
Едва увернувшись от острых ногтей, я попыталась вырваться, но у меня опять ничего не вышло. Соня оказалась на удивление сильной. И страшной.
– Из-за тебя… – прошипела она.
– Пусти, ненормальная. Мне же бежать надо!
Последние слова немного привели Стешкову в чувство. Она не просто выпустила – оттолкнула меня, да так, что я едва удержалась на ногах.
– Во дворе, у контейнеров. Туда они его потащили.
Вот теперь точно оборвалось сердце в груди. На ватных ногах я побежала, не зная, что и думать. Позади Соня сбросила с подоконника на кафельный пол мою школьную сумку и пнула ее ногой.
Я выскочила во двор. За углом у мусорных контейнеров Тим и Костян держали Яшу с двух сторон, а Матвей наносил ему удар за ударом.
В живот.
– Кто?
– Кира.
В лицо.
– Кто?
– Кира.
Разбитые в кровь губы Яши изгибались в подобие улыбки.
Я заорала изо всех сил, но это не возымело никакого действия. Кроме того, что Матвей бросил на меня короткий взгляд, усмехнувшись, и снова развернулся к Яше.
– Кто?
Журов посмотрел на меня красными заплывавшими глазами.
Я бросилась в надежде найти помощь обратно в опустевшую школу.
За спиной раздавалось:
– Кира… Кира…
Потом крик – такой пронзительный! Подтолкнул в спину, и я понеслась, не чувствуя ног: через широкие двери, по просторному холлу. Вверх по лестнице к учительской – рядом с ней находилась комната завхоза. Никого. В кабинет военрука. Наверное, впервые в жизни я по-настоящему быстро бегала и задыхалась не от усталости, а от страха.
От крика, звеневшего в ушах вновь и вновь:
– Кир-раР-руки-не-тро-гай!
Когда взрослые вслед за мной выскочили во двор, участники избиения уже скрылись. Только Яша лежал сломанной линейкой на грязной земле у мусорных контейнеров. Лицо и волосы в крови. На железных боках контейнеров тоже была кровь. На траве, на ящиках, валявшихся неподалеку, – везде. Яша был без сознания.
Я стояла в стороне, тряслась, как ковыль на ветру, и боялась подойти ближе. Смотреть на него тоже не могла – боялась. Вместо этого изучала стенки контейнеров. Их железные бока разъедала ржавчина, и капли крови, подсыхая, тоже становились похожими на ржавчину. Помню руки военрука у себя на плечах. Как приехала скорая. Милиция. Яшу увезли.
Военрук проводил меня до парадных дверей школы, и я побрела домой.
Как только зашла в прихожую, меня вырвало. Сухие спазмы продолжались еще почти час, и мама уже собиралась звонить врачу, но лежа на кровати, в какой-то момент я перевернулась на живот, свесила голову, уставившись в пол, и тошнота понемногу отступила.
Облегченно выдохнув, мама присела рядом и долго потом оставалась возле меня, гладя по голове и плечам и расправляя мои волосы, рассказывала всякие глупости. А еще – детские сказки.