– Да какая польза кафедре от моей поездки? – упиралась я с настойчивостью рептилии с толстым панцирем.
– Кира! А ведро заформалиненных лягушек? А престиж? Это же русско-американский проект! Завесите потом фотографиями весь коридор напротив Беспозвонков! – (Кафедры, на которой изучали насекомых, пауков и прочую мелочь). – И пусть их разъедает муравьиной кислотой от зависти.
– Да что я буду делать, если ты выбьешь мне место?
– Молчать, Кира. Тебе нужно будет молчать и не торопиться. А этому ты как раз научилась у своих черепах. Или они у тебя.
Так я попала сначала в поезд. Потом в грузовик, которым управлял Ваня, улыбчивый кудрявый водитель и по совместительству – три раза в неделю – сторож при журавлином питомнике. Пока он рассказывал мне о себе, своей жене Любаве, о заповеднике и селе, где родился, и снова о себе, я думала о проекте, частью которого мне, быть может, посчастливится стать.
Ну или, если не посчастливится, понаблюдать со стороны.
Мир меняют к лучшему не за деньги и не ради славы. У истоков многих хороших свершений стоят добровольцы, которые творят чудеса бесплатно. Не потому, что им кто-то приказал, обещал выгоду – нет, они делают так потому, что не могут иначе.
Вот и у этого проекта были свои волшебники. Два друга, закончившие один университет, охваченные мечтой вновь наполнить мир журавлиным курлыканьем.
Журавли обитают во многих странах, не добравшись только до Антарктиды. Жизнь этих крупных перелетных птиц сурова и связана со многими опасностями. Из пятнадцати видов половина находится на грани вымирания. Восстановление популяций некоторых журавлей, например, американского белого, начиналось с чуть более десятка особей, еще остававшихся в дикой природе.
Организовав Международный фонд по охране журавля, друзья искали единомышленников по всему миру и через Союз американо-советской дружбы нашли увлеченных людей в нашей стране. В О-ском заповеднике появился журавлиный питомник. Через несколько лет заработала программа по разведению краснокнижного вида птиц, встречавшегося только в России.
Когда мы учились на пятом курсе, наш увлеченный орнитолог, зазвал на кафедру двух молодых женщин, связанных с проектом. В тесную аудиторию набилось много любопытных, притащили откуда-то телевизор, преподаватель взял из дома видеомагнитофон.
Гости привезли с собой фотографии, аудио и видеокассеты. Но самое главное, они прихватили с собой особую энергию мечты и веры в успех, которая блестела в их глазах, билась родниками в торопливых голосах, была различима в резких движениях рук. Когда в привычных университетских стенах зазвучали крики журавлей, я забыла обо всем и, не отрываясь, следила за рассказом.
В кладках журавлей всегда два яйца, но в природе родителям редко хватает сил выкормить обоих птенцов. Зная это, ученые забирали по яйцу из гнезд краснокнижных журавлей, содержавшихся в зоосадах разных стран. Необычный груз для инкубатора американцы привезли в питомник специальным самолетом.
Уже само разведение крупных птиц в неволе – сложная задача. Но вырастая рядом с человеком, молодые журавли становились агрессивными и не формировали брачные пары, в то время как организаторы проекта задумали невероятное – вернуть птицам свободу, а северным лесам – журавлиное курлыканье.
Первые часы, дни, недели жизни птенца очень важны для правильного развития. Это время импритинга, когда находящиеся рядом живые существа запоминаются малышами как особи своего вида.
Тогда люди надели белые халаты, закрыли лица черными масками, у них в руках появились красные конусы – макеты клюва журавля. С момента вылупления птенцы не слышали человеческой речи, только льющиеся из динамиков записи с криками журавлей. Рядом с вольерами малышей держали взрослых птиц.
Девушки рассказывали нам об изнурительных днях, пока растут птенцы.
Журавленок – все равно что новорожденный ребенок. И забот с ним не меньше. Работа с молодняком строилась по принципу: один птенец – один воспитатель. У птиц прекрасное обоняние, и своего «родителя» – белого бескрылого динозавра – они отличали по запаху и по движениям. Шесть раз в день – кормежка из конуса-клюва, два раза – прогулка.
Что произвело на меня тогда неизгладимое впечатление?
Интимность каждой связи и неизбежность расставания? Но дети ведь тоже уходят от родителей.
То, что взросление журавля протекает очень быстро?
Скорее – то, что расставание окончательное, и не будет телефонных звонков, даже крика над крышей дома. Потому что человека не должно быть в памяти птицы.