Когда начался проект, Журка попал в питомник, чтобы журавлята видели не только бескрылых динозавров, но и настоящего представителя своего вида.
Я услышала курлыканье еще из-за прикрытых дверей, но войдя в помещение, по-настоящему растерялась. Пронзительные птичьи крики лились из старых динамиков, нахлынули со всех сторон, сбивая с ног, так что пришлось облокотиться о стену.
Крики, крики, крики!
Резали уши, превращаясь в «Кир-ра, Кир-ра».
Как наяву я вдруг увидела перед собой мусорные контейнеры, на боках которых старая ржавчина мешалась со свежими каплями крови.
Хватило нескольких секунд, чтобы понять: я не смогла бы работать в проекте. Сошла бы с ума! Уже сходила, потому что едва сдерживалась, чтобы не закрыть ладонями уши.
Взяв себя в руки, я оторвалась от прохладной стены и последовала за Славой – громадной птицей.
Журавль, о котором рассказывал Соколов, стоял в сторонке. Пока мы шли вдоль прохода, он почти не шевелился, напоминая цаплю, разве что ногу не поджимал – словно прислушивался, будто принюхивался к чему-то. Когда оказались рядом, заволновался, затанцевал, подбрасывая вверх огромные крылья и выгибая назад длинную шею, как если бы увидел свою пару. А когда мы направились к выходу из питомника, забился и закричал так сильно, что Слава испуганно повернулся.
Я тоже.
Журавль смотрел на меня.
Всю дорогу к Центральной усадьбе я молчала, сославшись на головную боль.
– Это с непривычки. От криков в питомнике у многих в первые дни болит голова.
– Слав, – попросила я, когда мы подъехали к поселку, – ты не ищи больше мне место в проекте. Не надо. Я лучше буду заниматься привычными мне темами. И отдельно пока поживу, хорошо? Не будем привлекать к себе лишнего внимания.
– Кир, оно уже давно привлечено, – в голосе Соколова прозвучала открытая досада.
– Тогда не будем торопиться.
– Два года, по-твоему, слишком быстро?
Спросил и замолчал на все окончание пути.
Я тоже молчала. И все не решалась признаться самой себе, что холод, который возник между нами, не был ветром, залетевшим в салон через открытое окно. Что вслед за ржавыми контейнерами в памяти оживал образ Яши. Неожиданно растревоженные воспоминания уже отталкивали от меня мужчину, готового лишний раз превратиться в нелепую бескрылую птицу, лишь бы удержать мое внимание.
Глава 3. Марьяша
Почему я достала в тот день платочек? Положила на старомодный комод и не спрятала перед тем, как пришла Аннушка, убиравшая в доме?
Пока в общей гостиной я переносила полевые заметки в таблицы, женщина копошилась в моей комнате, как обычно, напевая себе под нос.
– Ой, а платочек-то у тебя прям как у Марьяши, – вдруг услышала я, вспомнив, что оставила его лежать на видном месте.
Все прошедшие годы я прятала Яшин подарок подальше от чужих глаз, но во все поездки брала его с собой. Время от времени я доставала платочек и разглядывала каждую черточку аккуратной вышивки и тонкие переплетения кружев. Невозможно было представить, что его сделали руки нескладного парня, но в глазах Яши, когда он говорил о подарке, я не видела лжи.
От слов Аннушки застучало в ушах, как после дистанции в три километра.
…Странная реакция.
– Какой Марьяши? – Я уже стояла рядом с женщиной и едва сдерживалась, чтобы не выдернуть из ее рук свою вещь.
– Ой, ну не прям точь-в-точь, – смутилась Аннушка и начала вдруг оправдываться, – почти такой же я у нее видела.
– Где?
Шум в ушах прошел, зато ладони стали влажными, так что я потерла их о джинсы, а потом сунула сзади в карманы.
– У Марьяши. У травницы. – Аннушка понизила голос. – На селе ее ведьмой величают. Но в советские времена говорить так совсем нельзя было, хоть к ней разные важные люди из города наведывались. Даже из райкомов и обкомов.
– А мне можно к ней?
Вот зачем я спросила?
Конечно же, чтобы услышать о платочке.
– Она всех привечает. Попроси Ваньку, он тебя с собой в село возьмет.
Как только выдалось свободное время, и оно совпало с тем, когда парень ехал домой в село, я напросилась вместе с ним.
Про Марьяшу болтливый Ванька тоже много чего мог рассказать.
– Услышит, откуда ты, и тут же заведет разговор о журавлях. Она о них часами говорить может, – предупредил он. – Правда, в заповедник и питомник ехать отказалась, сколько ни предлагали. Сочувствует, поддерживает – но только на расстоянии.
Парень улыбался. Через открытое окно машины залетал ветер, трепал его вихры, а я боролась с внезапной тревогой.