Сколько ей было лет?
По всему выходило – за шестьдесят. А на лице, во всем облике, читалось не более сорока.
Отказываясь смириться с необъяснимым, я украдкой разглядывала ее. Печати старости оставались невидимыми, пока Марьяша не задумывалась о чем-то своем, далеком, прерывая разговор и контакт взглядами. Только тогда и получалось заметить под глазами сеточку морщин и неровные пигментные пятна, что расползались по щекам. Но стоило травнице встрепенуться, посмотреть на меня, и начиналось волшебство. Морщины разглаживались, румянились полные щеки, а глаза лучились дивным светом, что скрывал рисунки времени и выравнивал цвет кожи. Я больше не видела возраста, лишь взгляд этой удивительной женщины. Ее мягкую улыбку. И на душе разливалось тепло. Верилось, что Марьяша способна справиться с любой болезнью.
Помню, придя к ней однажды простуженной и разбитой, я возвращалась через пару часов в заповедник, забыв, что утром чувствовала недомогание.
Приезжая к травнице, я каждый раз брала с собой платочек, но все не решалась достать, чтобы задать вопрос, ради которого и познакомилась с ней. Марьяша не возражала против моих частых визитов, наоборот, сама выдумывала поводы для новых встреч.
То заказывала купить что-то в сельском магазине: «Тебе же по дороге…» «Когда придешь в следующий раз. Уже на этой неделе?»
То просила помочь разобрать сушеные травы или счета для оплаты, сетуя на плохое зрение, хотя очков у нее в доме я не видела.
То звала в лес за ягодами, грибами или в огород – собирать смородину. И какой бы ни была наша встреча, в ней всегда находилось время для рассказа о журавлях.
«Весной и осенью курлычут они по-разному. Несут тепло – радуются. Улетают в дальние страны – тоскуют. А прощаясь с журавлями, говорят им вслед – колесом дорога, чтобы вернулись следующей весной».
Вот и я будто вернулась за студенческую парту, в аудиторию, где увлеченный преподаватель вел бесконечную лекцию на одну и ту же тему, повсюду находя повод, чтобы поговорить о любимом предмете.
«Пальцем на журавля показывать запрещено. Он собьется с пути», – сообщала она, глядя в высокое небо и на пролетающих мимо птиц. Неважно, что это была стайка мелких ткачиков.
«Увидел танцующую пару – встречай удачу», – уточняла на тропинке в лесу, проходя мимо пустой полянки.
«Присел журавль на твое поле – быть богатому урожаю», – направляясь к дому.
«Откуда, думаешь, в русских сказках появилась жар-птица? От него, от него, крикливого», – сидя за столом с дымящейся чашкой липового чая.
Я слушала Марьяшу, а виделся мне высокий парень и как он вышагивает на длинных ногах у доски, заложив за спину руки.
– Убийство журавля – страшный грех, – вдруг непривычно резко отрезала травница.
Я дернулась от жесткого тона и посмотрела на нее из глубины своих воспоминаний.
– Ждет такого человека наказание. Смерть. – Она выскочила из-за стола и заспешила на кухню, к вазочке с конфетками.
Но однажды Марьяша заговорила об особых журавлях.
– С самых стародавних времен ходят в наших местах легенды о людях-оборотнях, которые превращались в журавлей. Что, мол, жили они в самой лесной глуши, куда все дороги закрыты. Вроде Эльдорадо в Америке. Оно ведь тоже наверняка когда-то было общиной журавлей. Почему бы нет? Оборотни не только у нас встречаются, а по всему миру, где эти птицы живут.
– Так уж и в глуши? – покачала я головой, отчего-то волнуясь. – Так уж и по всему миру?
– По всему, – убежденно заверила Марьяша. – Только теперь уже не отдельными группами и не в удаленных селениях, а среди нас, обычных людей. Община стала интернациональной и помогает своим найти место, получить образование, выбрать профессию. Журавли всегда свет в мир несли. Добрее его делали. Вот, например, американцы те, кто проект придумали, – не просто же так? Оборотни они, вот точно оборотни. И значит, не могут настоящим птицам не помочь...
Я недоверчиво прищуривалась, отводила взгляд, но что себя обманывать? Мне нравились Марьяшины сказки.
И сама она нравилась. Я влюбилась в Марьяшу.
Как еще это было назвать? Попала под ее чары. Позволила околдовать себя и не желала просыпаться. Ее дом манил меня с такой же силой, как и хозяйка. Давно я не чувствовала себя столь уютно и комфортно и спешила вернуться. Я скучала по ярким цветам ее комнат – пестрым, но успокаивающим. По ароматам – сладким, но не приторным. Конфеткам «лимончикам», которые никогда не ела раньше, зато теперь грызла с удовольствием, одна – медовая, другая настолько кислая, что хочется зажмуриться.
Но сильнее всего я тосковала по голосу Марьяши и ее болтовне. По сказкам, которые затягивали меня в чащу, в болото, но на нем росли диковинные цветы, по кочкам разгуливали дивные птицы. Они взмахивали могучими крыльями, гнули изящные шеи и кричали, раздирая мою душу на мелкие части, но и невероятным образом оживляя ее.