Похожий урок длинноногая птица преподавала и лягушке. Их история вовсе отдавала грустью – журавль настаивал, что дружбы между неравными не выйдет: «Ты ныряешь в трясину, пока я поднимаюсь в небеса».
В алтайской сказке журавль сам избрал себя главой над всеми птицами и сломал спину выступившему против его самоуправства коростелю.
«Не говорит, а кричит, как осиротелая вдова». Вот эта фраза меня остановила...
«Кир-ра…» – зазвенело из памяти, но я вовремя отогнала воспоминания, не позволив себе вернуться к мусорным контейнерам.
Отголоски Марьяшиных рассказов звучали громче всего в японских сказках и притчах. В древних легендах - как и та, что если сложить из бумаги тысячу журавликов, исполниться любое желание. Хрупкие крылья не спасли жизнь Садако Сасаки, но подняли ее душу в небеса, оставив память о девочке на земле.
Я нашла две версии сказки про раненого журавля. Девушка-оборотень жила у юноши, который ее спас, или у пары бездетных стариков. Она создавала чудесные ткани с изящной вышивкой. Но делала это всегда, закрывшись в комнате и строго-настрого наказав ее не тревожить. Старики и жених нарушили эту просьбу. Распахнув дверь, они увидели журавля, который выдергивал острым клювом мягкий пух из своей груди и ткал из него ткань, вышивая удивительные узоры. В обеих сказках любопытные люди навсегда потеряли журавля.
«Потому и работа выходит такой прекрасной и утонченной, что из своего тела они ткань ткут. Из души нити вьют – те, что вышивкой на ткани застывают», – говоря это Марьяша, любовно поглаживала толстым пальцем белоснежный платочек.
Подарок Яши я ей так и не показала.
Не понадобилось, потому что однажды я увидела очень похожий в травницы в руках.
– Откуда он у тебя? – спросила, затаив дыхание.
– Любимый подарил, – едва слышно обронила Марьяша и поспешила в кухню.
В японских сказаниях я нашла знакомое мне слово «камэ».
Не «калм», не «каам». Оказывается, Яша никогда не призывал к спокойствию и не коверкал английского слова, он называл меня… черепахой! Глупо было запоздало и несвоевременно обижаться, к тому же я увидела, что иероглиф камэ в японском языке соединился с еще одним – цуру, означавшим Журавль. Цуру еще называли людей-оборотней, способных превращаться в птиц.
Прочитав об этом, я съела завалявшийся в кармане «лимончик» – когда только Марьяша успела подсунуть его мне в одежду? Конфетка оказалась кислой. Как мои воспоминания.
Японцы верили, что журавль живет тысячу лет. Черепаха – десять тысяч. Соединяясь вместе, два иероглифа образовывали пожелание долголетия – Цурукамэ.
В книгах о Японии рассказывалось о Тантёдзури – священных красноголовых журавлях. Им поклонялись, им ставили кормушки, и специальные люди несли караул день и ночь, следя за сохранностью подношений. На тех же страницах была описана охота на журавлей, больше напоминавшая ритуальное убийство. Она проходила зимой, и первого сокола всегда спускал сёгун. Убитую птицу с почестями отправляли в столицу к столу Императора.
Начитавшись в тот день книг, я переполнила журавлями все мысли, и по дороге домой тонконогие птицы грезились мне в каждой длинной тени. Их головы казались красными, напоминая окровавленное Яшино лицо.
Я ехала в заповедник и размышляла, отчего в человеке уживаются одновременно потребность поклониться прекрасному и желание его уничтожить? Разве акт насилия может возвысить? Приблизить к недостижимому?
Почему благоговейный страх постепенно превращается в стремление объяснить неизведанное с помощью слов, цифр, готовых формул? Познать все разумом. В процессе неизбежно снять налет божественности и лишиться кумира. Испытать пустоту. Заблудившись в темноте, сотворить нового бога и, преклонив перед ним колени, выдумать, казалось бы, новую религию. Только в ней будут все те же простые истины, как во всех существовавших раньше. И один из первых заветов всегда – «не убий».
Но человек раз за разом, вновь и вновь, убивает бога.
Или красноголового журавля. Чтобы потом с почестями доставить на стол Императора пожеланием долголетия…
Глава 5. Цуру
Ночью мне приснился Яша.
Как он стоит у мусорных контейнеров в окружении ребят и вдруг взмахивает руками, словно крыльями.
Такого не было – не могло быть – потому что его крепко держали с обеих сторон, а во сне Яша взмахнул руками и закричал:
– Кир-ра, Кир-ра!
Я проснулась в поту. Сердце не сорвалось вниз, нет, оно взлетело в горло и билось в нем, заставляя дрожать, как в лихорадке. Одеваясь, я путалась в вещах и едва не вылетела на улицу в разных ботинках.