– Марьяша попросила, – ответил он и замурлыкал под нос незатейливую мелодию.
Вскоре парень высадил меня у маленькой лесной сторожки.
Травница выкатилась из нее навстречу пестрым шаром.
– Печку я уже затопила. Постель чистую постелила. Кровать, правда, не больно широкая, – оживленно затараторила она. И хитро подмигнув, качнула головой. – Зато крепкая.
– Зачем?
– Завтра утром Ваня заберет тебя сразу после рассвета, чтобы ты успела на дневной поезд.
– Зачем?
Марьяша не отвечала, будто не слышала, суетилась у крыльца, сбивая со ступенек несуществующую грязь. Я была озадачена ее поведением. Растерянность и непонятное волнение перетапливались в раздражение, почти злость – чувства, не испытываемые мною столь остро с самого выпускного класса. Я даже притоптывать на месте начала, глядя, как танцует пестрая юбка хлопотавшей Марьяши.
Ванька тем временем устал ждать травницу у сторожки и пошел к грузовику. Хлопнула тяжелая дверца кабинки. Из открытого окна понеслось беззаботное мурлыкание.
– Он найдет тебя, – обжег ухо горячий шепот.
Я отпрянула, да так, что упала бы, если бы полная рука Марьяши снова не удержала. А когда я выпрямилась, травница уже спешила к грузовику.
Пестрая юбка билась и хлопала на ветру, как если бы женщина собиралась взлететь.
От сильного беспокойства я не могла сидеть в сторожке. И отойти от нее далеко не решалась. Когда совсем невмоготу стало находиться в четырех стенах, вышла на крыльцо, вдохнула прохладный воздух – сырой, сытный – в нем спорили сладкие ароматы малины и горькие хвои, и кислые мокрой травы, словно в напитке Марьяши, которым она поила меня, когда я приболела.
Шагнув с крыльца, я остановилась. Прислушалась к себе и, поняв, что мне необходимо движение, медленно направилась в лес.
Удалившись совсем недалеко вглубь, я решила обойти сторожку кругом. Заодно поискать грибы или ягоды.
Лес чувствовал мое волнение – он убаюкивающе шептал мне зелеными листьями, отвлекал солнечными бликами, плясавшими на стволах деревьев. Предлагал посидеть на поваленном дереве. Я и не заметила, как разделила с ним половину тревог, и на душе стало легче и спокойнее. Теплее. Так что захотелось улыбнуться.
Как Яша.
Никогда еще не получалось так отчетливо его вспомнить – прикрыть веки и тут же увидеть высокий лоб, темно-серые глаза под прямыми бровями и густыми ресницами, все время немного прищуренные в уголках от улыбки. Она освещала не только его лицо, но и согревала тех, кто не боялся разделить Яшино счастье.
И я не сразу поняла, что стою с открытыми глазами и смотрю не на образ из воспоминаний. А на Яшу. Догадалась, что это не сон наяву, только когда увидела в его внешности изменения, вызванные временем.
Яша был все таким же худым. Или стал еще чуть выше?
Щеки впали, прорисовывая высокие скулы. Под глазами появились тоненькие морщинки. Передо мной стоял не парень, но молодой мужчина. Он был одет в простую клетчатую рубашку и джинсы, обут в дорогие ботинки. Его плечи не казались мне больше узкими.
А глаза… Разве может быть скучным серый цвет? В нем спрятаны сразу все оттенки – нужно только разглядеть!
Улыбка Журова ничуть не изменилась, была той же самой, что снилась мне – в ней хотелось раствориться, уловить ее аромат, испробовать на вкус, а потом пить, пить как напиток, в котором счастье.
– Ты подождешь меня? – и голос остался тем же, что шептал мне во снах «камэ» – бархатным и взрослым, даже в семнадцать. – Я столько лет пропустил.
Яшино волнение читалось во всем – в торопливых словах, в блеске глаз, в подрагивании длинных ресниц.
– Я стану хирургом. Но на это уйдет время. Надо найти отца. Пожить в общине. Мне помогут быстро наверстать упущенное. Я… Я только не знаю, смогу ли взять тебя с собой. И сколько времени это займет.
Яша извинялся, а у меня не было сил ответить, только потребность жадно разглядывать каждую черточку его лица, изучая, сравнивая, запоминая навсегда.
– Я буду спешить, Кира. Лететь к тебе через годы. Ты дождешься меня?
У меня не было слов.
Я взяла его за руки. Большие ладони Яши показались мне холодными. Тогда я приложила их к своим щекам, горевшим как в день нашего знакомства. К губам, различив вкус полыни и чабреца.
Я дохнула на его ладони, согревая. А потом повела Яшу за собой.
К крыльцу, к двери в сторожку, которую приготовила для нас Марьяша.
Целоваться мы начали еще на пороге. Хотя Яшины неловкие, то острожные, то настойчивые прикосновения, и поцелуями сложно было назвать.
Тогда я снова повела его за руку. Сначала к кровати, которую травница застелила чистыми простынями. Потом по пути еще одного превращения – мальчика в мужчину. И еще одного – нас двоих, разделенных на долгие годы, в единое целое: сплетением рук, соприкосновениями губами и влажной от пота кожей. Наши души соединились почти десятилетие назад, теперь они прорастали друг в друга нитями грибницы. И бились в унисон сердца. Нам была необходима еще одна близость – наших тел.