Тут-то отцу и помогла толченка.
Ее везли с севера и стоила она дорого. Отец сперва покупал понемногу, для мануфактур, а потом взялся за перепродажу. Вдоль реки выросли новые склады, там горами лежали тюки с толченкой. Хранить ее было несложно: она не портилась, не растворялась в холодной воде, не горела – уцелеет и при пожаре. Главное, уберечь от воров. Гардир помогал отцу, рисовал охранные знаки на воротах и стенах, смешивал краску с каплями собственной крови, замыкал круги. Думал: да, так устроена жизнь, кто-то родился одаренным, а кому-то нужна толченка.
Понадобилась и Идже, что тут поделать.
Иджа теперь словно сияла изнутри. Перестала стесняться светлых волос, больше не прятала их под платком. Не могла усидеть на месте, тащила Гардира гулять на набережную, танцевала и прыгала, мужчины оборачивались ей вслед. Гардир ревновал, один раз даже подрался, но Иджа только смеялась, заливисто, беспечно, и повторяла: «Ну что ты, что ты, зачем они мне».
Теперь он видел ее каждый день. Всегда мог заглянуть в мастерскую, где трудились стекольщицы, и посмотреть, как работает Иджа. Она его не замечала. Опоенная толченкой, медленно вращала в ладонях блюдо или касалась изгибов кувшина, и в стекле расплывались узоры. Текли, наливались краской, переплетались между собой, превращались в рассветную реку: золотые и алые блики среди темной синевы.
Чтобы не злить отца, он не встречал вечерами Иджу за воротами мастерских. Приходил к ней позже, стучал в дверь. Домик прятался на окраине, среди одичавших зарослей кизила. Крохотное, хлипкое жилище, но у многих в городе и такого не было. Здесь слышался голос реки, она приносила летом прохладу, а зимой – промозглую сырость.
«Когда поженимся, – говорил Гардир, – у нас будет дом в два, или в три, да, в три этажа!» Иджа целовала его, улыбалась мечтательно. Рассказывала: «У меня все лучше получается. Ты видел? Но я хочу, чтобы были не просто узоры, хочу нарисовать журавля. Как будто он летит и отражается в реке. Так еще никто не делал, но если я смогу, тогда твой отец все поймет, разрешит, ведь я же буду лучшей». Гардир слушал и верил: все наладится.
Не заметил, когда она начала меняться.
Сперва казалось – просто устает на мануфактуре. Забывает, о чем говорила, отвечает невпопад. Раньше она бежала к двери, едва заслышав его шаги, а теперь Гардир подолгу стоял на крыльце. Ждал, когда же, наконец, щелкнет замок, заскрипят петли, и на пороге появится сонная, растерянная Иджа. И начнет смущенно оправдываться: «Пришла и заснула, не помню как». Он обнимал ее, успокаивал, гнал прочь тревогу. Подумаешь, о чем тут волноваться, его тоже клонило в сон после толченки. Но Гардир пробовал снадобье всего один раз, на него и подействовало по-другому. А Иджа еще недавно приходила с работы веселая, полная сил… Да нет, она просто устала.
Потом ее начали раздражать любые мелочи. Жмурилась от света, дергалась от обычных звуков. Жужжание мухи, вопросы Гардира, стук дождя по крыше, – все злило Иджу. Она налетала на косяки дверей, падала на ровном месте, синяки сходили медленно.
Только за работой Иджа оставалась спокойной: одурманенная, водила тонкими пальцами по стеклу, расцвечивала синевой и золотом. Узоры свивались, текли, но журавли из них не появлялись.
Гардир больше не мог себя обманывать.
Стал внимательнее следить за работниками в мастерских и заметил, что каждую неделю кто-нибудь исчезает. Некоторые возвращались – худые, с темными кругами под глазами – и жадно пили толченку перед сменой. Гардир расспросил старшего над цехом, мастера-заклинателя. Тот пожал плечами: «Выгорают. Может, и от снадобья вред, а, может, магия их сжигает. Не учились же ничему, не знают, как управлять силой».
Иджа об этом слушать не захотела. «У меня все получится! Получится! Уже скоро!» И отвернулась, закрыла уши ладонями.
Скоро она перестала обижаться и злиться. Смотрела мимо, рассеянно кивала, отрешенно обнимала Гардира. Таяла на глазах.
Тогда он понял – ничего не остается, нужно поговорить с отцом.
«Отпустить работников? – Отец покачал головой. – Мы не дикари, у нас рабства нет. Все знали про снадобье, сами захотели, подписали бумаги. Куда они пойдут, ты подумал? И нам взамен столько заклинателей не найти, сам знаешь. Приходится брать бездарей. Да они и счастливы, тут заработок и работа спокойная, не в грязи. С чего ты вдруг о них забеспокоился? Из-за этой девки? Я тебе говорил...»
Гардир слушал и чувствовал, как мир раскаляется, звенит яростной белизной. Сила рвалась наружу, щипала ладони разрядами молний, но Гардир умел управлять силой. Вот только со своей душой не мог справиться, она горела, кричала. Нет, не удержать предчувствие, не обуздать гнев и отчаянный, жуткий восторг – впереди пропасть, шагай, нет, остановись, ты пожалеешь, да, пожалею, да!