Тронутый.
Вэйха вздохнул. Убраться бы отсюда, так ведь увяжется следом. До изгнания Вэйха тронутых не видел, будто их и не было, а как потерял семью, стал замечать повсюду. На площадях они сбивались в стаи и выкликали гибель мира, – этих Вэйха легко обходил стороной. Хуже были немногословные, цепкие одиночки: бродячие созерцатели, слуги забытых духов, послушницы, не ужившиеся среди сестер Кинии. И те, кого свела с ума толченка.
Словами таких не убедить, но напугать можно.
Вэйха вытащил из-под рубахи медальон заклинателя.
Незнакомец кивнул, отдернул выцветший рукав, показал запястье. Среди тесемок и кожаных шнурков блеснуло черненое серебро. Такой же медальон.
Вот как. Значит, и магией не пригрозишь.
– Мне наставник не нужен, – сказал Вэйха. – Уже выучился.
– Я ни с кем не делился этой наукой. – Незнакомец отцепил от пояса мешочек, взвесил на ладони. – Таких знаний у тебя нет.
Он развязал бечевку, и Вэйху замутило от предчувствия. Нет, не может такого быть, мало ли, что там… Но незнакомец запустил пальцы в кулек, ухватил щепотку мутного порошка. Показал и ссыпал обратно.
Толченка.
Зачем, почему и здесь эта гадость, нигде не спрятаться, почему. Убирайся, ищи в городе себе покупателей, а лучше пусть перевернется твоя плоскодонка, пусть Хозяин Реки тебя заберет. Почему ты привел его сюда, Аргат, почему не спрятал меня, неужели тебе и правда нет до людей дела?
Незнакомец вскинул руку, стремительно вычертил знаки – слишком быстро, не распознать – и подбросил мешочек.
Воздух вспыхнул, громыхнул. Синее пламя расцвело на миг – и осыпалось пеплом.
– Она же не горит, – выдохнул Вэйха. Перед глазами плыли темные круги, голова гудела. – Как ты сумел?
– Моя наука, – объяснил заклинатель. – Моя тайна. Но я должен ее передать, пока меня еще не схватили. Один я эту заразу не выжгу. Когда меня заберут, спалишь, что останется.
– Ты знаешь, кто я, – сказал Вэйха.
Заклинатель кивнул.
Знает, следил, неспроста оказался тут. Должно быть, бродил вокруг мануфактур и складов Заты, но не смог проникнуть внутрь. Стал выспрашивать и понял, что Гардир помогал отцу, рисовал охранные круги на воротах, – да, прежнее имя сгинуло, родовое кольцо разбито, но память осталась. Кто проберется на самый большой, самый неприступный склад толченки? Только Вэйха.
Липким илом плеснулась новая мысль: отец простит, если искупить вину. Выучи это заклятье, вызнай все, а потом приди с повинной, расскажи. Вернешь имя, дом, обнимешь мать, увидишь сестру и брата. Потеряешь Иджу. Будешь жить в достатке, считать золото, смотреть, как люди угасают в мастерских.
– Я же могу тебя выдать, – проговорил Вэйха, глядя на воду. Там плавали хлопья пепла. Любопытные рыбы выглядывали из-под камней, подбирались ближе. – Неужели не подумал об этом?
Заклинатель будто не услышал этих слов.
– Меня зовут Нур, – сказал он. – Я выбрал тебя в ученики. Станешь учиться?
Вэйха вздохнул, прижал руку к груди и произнес, как полагается:
– Наставник Нур, прошу, обучи меня.
Словно в школе. Только там носил за учителями книги и мел, а чем выказать уважение здесь? Помочь сойти на берег, вытащить плоскодонку на песок?
Так он и сделал.
Нур подошел к изваянию, коснулся жертвенных чаш и сказал:
– Призываю тебя в свидетели, великий дух.
Аргат высился темной глыбой, безмолвный и древний, как русло реки. Вэйха обхватил локти ладонями – так стало зябко. Да, промок, пока волок лодки. Или из мрака веков веет холодом? Из тех времен, когда колдуны приводили сюда учеников, заставляли клясться Хозяину Реки. Резали ладони, лили кровь на алтарь, и дух нисходил, вещал, одарял и наказывал.
Детские страшилки. Никто не знает, что тут было раньше.
Нур подобрал палку, разровнял пепел от костра, сказал:
– Смотри. – И принялся рисовать.
Вэйха опустился на корточки рядом, сперва следил, потом начал чертить сам. Пять знаков – огонь, металл, молния, тяжесть, небо – перемешивались, менялись чертами, превращались в заостренные опасные формы.
– Запомнил? – спросил Нур. – Но толку не будет, пока они лежат плоско. Рисуй их в воздухе, в десяти направлениях, пусть смотрят на небо, на землю и на все стороны света. Повторяй за мной.
Вэйха повторял, не останавливался. Как же он соскучился по новым знакам! По силе, что дышала сквозь них. Она еще не давалась, но не ускользнет, нет, сольется с голосом души, с движениями рук. Солнце клонилось к западу, тени вытягивались, где-то далеко ворочался голод. А еще дальше, почти неразличимые, бились мысли о доме среди зарослей кизила, мысли об Идже. Но росчерки заклятий заслоняли все, магия обжигала ладони.