Эсэсовцев человек десять, наших двое. - Александр говорил взволнованно, торопливо. - Да, двое... Но сумели они пулемет сбросить с балкона. Тем временем дверь на вынос, в замок бойцы ворвались, бегут по лестницам вверх. А на балконе схватка продолжается. Понимаете, дело сделано, а отступить некуда, только драться насмерть, и все.
В дом тоже с балкона не пробьешься. И вот уже одного убили эсэсовцы, остался тот, что первый поднялся, товарищ мой. Его тоже кинжалом сюда вот ударили, рука повисла. - Александр рванул кверху рукав гимнастерки и тотчас же опустил. - И тогда он - не сдаваться же немцам! - взял и прыгнул...
- И жив остался? - дружно вскрикнули девушки.
- Да. Правда, расшибся порядком. Но в госпитале его быстро поправили. После орденом наградили.
- За это стоит... - Луша сидела, подперев ладонями круглое личико. - За это я бы самым что ни на есть старшим орденом наградила.
- Он получил орден Красного Знамени, - сказал Александр.
- Правильно! Следует!
- А детей-то спасли или нет? Дети-то как? - понеслись голоса.
- Не всех, конечно, - печально сказал Александр. - Шестнадцать детишек погибло.
Ксения, хмурясь, исподлобья посмотрела на Александра.
- Не знаю... Вот вы рассказываете... - медленно проговорила она, - а получается неуважительно: вы даже имени товарища своего не назвали.
- Ах да!.. - сказал Александр и запнулся. - Правильно. Его звали Петром... Петей...
- Почему вы... - снова начала Ксения.
- Замолчи ты! - вдруг выкрикнула Варя. - Как тебе не стыдно! Его звали Александром.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
НА ВАХТЕ
К вечеру дождь перестал. Тучи взметнулись вверх, словно над землей лежал серый полог, а теперь его кто-то взял и поднял за углы. Еще немного и полог разорвался на отдельные клочья, которые, колыхаясь и завиваясь, поползли к дальним хребтам. Солнечные зайчики забегали по мокрым, блестящим бревнам плота, замигали на камнях у берегов.
Евсей Маркелыч с Ириной Даниловной стояли на кичке и озабоченно разглядывали моток троса, один конец которого был прикреплен к якорю.
- Недоглядел, недоглядел я! - хмуро твердил Евсей Маркелыч, тыча носком сапога в изъян на цинковом тросе.
- И я-то тоже перебрать недодумалась, - вместе с ним сокрушалась Ирина Даниловна, - понадеялась... Очень виновата я.
- Брось якорь на быстрине, дернет - тяжесть ведь у плота какая! - враз этот трос, как ниточка, оборвется...
Лоцман заметил подошедшего Александра, вздохнул и замолк. Не хотелось говорить о своем промахе при постороннем человеке. Ирина Даниловна этого не поняла.
- Только, может, зря мы тревожимся, Евсей Маркелыч? - сказала она. Вода стоит еще высокая. До места и якорь бросать не придется.
- Придется не придется - так тоже рассуждать нельзя.
И Евсей Маркелыч пошел от якоря.
- Ненадежный трос оказался? - спросил Александр Ирину Даниловну.
- Не совсем надежный, - сказала она. - Евсей Маркелыч сердится, а чего сердиться? Все на подскреб собрали на последний плот. Да ладно, дойдем, конечно. По мне, скорей бы только сплавить. Совсем от дому отбилась. Сынишка все лето один. Вот будто и привыкла, а все сердце за него болит. Конечно, раньше мы чересчур его баловали. Первенький и единственный. Задаривали игрушками и вообще... Муж у меня инженером в леспромхозе работал. Ушел добровольцем...
- И не вернулся?
- Нет.
Ирина Даниловна отвернулась, стала к Александру вполоборота. Резче у нее очертились углы губ, но головы она не опустила, стояла прямо, застывшая, как часовой на посту.
Чуть не касаясь колесами вершин деревьев, из-за горы слева неожиданно вырвался маленький зеленый самолет. Пронесся над самым плотом, развернулся, прошел еще раз, качнул крыльями и полетел дальше.
- Наш! Наш! - закричали девчата, гурьбой выбегая из шалашки.
- Петр Федорович в нем, сама видела!
- И парторг, Иван Антонович!
- Куда это они?
Самолет становился все меньше и меньше, превратился в блестящий крестик на горизонте и, наконец, растаял совсем. А девчата все не могли успокоиться: строили разные предположения и догадки. Ирина Даниловна словно ничего этого и не заметила, стояла такая же прямая и строгая.
Александр отошел.
Прыгая с бревна на бревно, он добрался до самой кормы. С головки плота, там, где стояла шалашка, кормовые челенья казались непрочными, плохо связанными и плохо учаленными, и если они не расползались врозь, то только потому, что река впереди простиралась тихой и безмятежной гладью и плот на ней лежал как впаянный в стекло. Дойдя до концевых челеньев, Александр убедился, что они сделаны не менее прочно, чем те, что были ближе к головке плота.
Ни малейшего шума не доносилось сюда от шалашки, только шуршали песчинки меж бревен, взбудораженные и увлекаемые течением.
На крайних кормовых реях дежурили Фима и Поля. Они выбрали себе бревна почище и поглаже и лежали рядышком, греясь на солнце. Александр прошел, не глядя на них. Девушки сразу зашептались, но так, чтобы он услышал:
- Ох, важный какой...
- Идет, не смотрит...
Александр покраснел. Так с ним бывало в школе, так было и в армии. Право, ему легче было смотреть в глаза разгневанному генералу, чем медсестре из санбата или веселой регулировщице на перекрестке двух военных дорог.
Он быстро повернулся и сказал:
- Простите меня, девушки: не заметил.
- Где уж нас замечать! - засмеялась Поля. Она поглядела на Александра через плечо подруги: - Идите к нам.
- Если гордость позволяет! - крикнула Фима.
- Да с чего вы взяли, что я гордый? - спросил Александр, подсаживаясь к ним.
- А ходите как? Грудь колесом... - объяснила ему Поля.
- Осталась военная выправка.
- Ах, военная... - протянула Фима. - У нас был преподаватель, когда мы с Полей на медсестер готовились...
- Ну, тоже мне "медсестра" оказалась! - перебила ее Поля. - А порезанный палец перевязать боишься.
- Если чужой, а свой - ничего, - храбро отозвалась Фима. - Только голова маленько закружится.
- А я обязательно на доктора выучусь. Все равно выучусь, - убежденно сказала Поля, - и операции всякие буду делать. Вот вернусь со сплава и на курсы в город поеду. Петр Федорович обещал.
- На какие курсы-то? С этих курсов еще потом до доктора, как отсюда на плоту до Енисейска.
- Что за беда: далеко... - ворчливо проговорила Поля. - Буду учиться и выучусь. И до Енисейска далеко на плоту, а доплывем.
- Нет, не доплывем! - захлопала в ладоши Фима. - Наш плот до Куликовой только. Ага!..
И обе они искренне и весело засмеялись. Потом Фима, кося на Полю выпуклыми серыми глазами, спросила Александра:
- Вам у нас на плоту, наверно, как в крапивнике?
- Почему это?
- Да все девчата одни. Куда ни повернись, - обожгут, как крапивой.
Александр не сумел ей ответить, промолчал.
- Когда много, то еще ничего, правда? - спросила Поля.
А Фима добавила:
- А если две или - еще хуже - одна, то, наверно, совсем трудно приходится, да? Очень боитесь? Мы ведь все замечаем.
Александр смутился окончательно.
Поля припала к Фиме плечом и, мечтательно глядя мимо Александра, сказала вдруг ни с того ни с сего:
- Вернемся домой - ох и наемся же я пирогов! - Вздохнула и закончила: С черемухой... Мама свеженькой наберет, насушит, смелет... Знали бы вы, какие пироги она печь умеет! И вообще, ей бы поварихой быть не у нас на лесопункте, а где-нибудь в Москве, в самом лучшем ресторане.