— Подождите, — прошептал Вин Барг. — Кажется, вагону удалось определить…
— Что именно? — не выдержал паузы Кламонтов.
— Наиболее вероятную версию вновь сложившейся реальности! И сейчас мы её увидим! В соответствующих фрагментах…
«Итак, уже результат, — с тревогой подумал Кламонтов. — Каким он будет?..»
— А мы и забыли посмотреть: где мы, куда едем! Ах, вот как… — вскочив, продолжил Вин Барг уже из коридора. — Поезд 222, Львов — Ворошиловград… Похоже, Полтавская область, где-то между Красноградом и Кегичёвкой… Время-то, оказывается — всего 22. 23, пока что 17 июля для нас, и 14-го — для Захара!
— До сих пор привыкнуть трудно, — признался Кременецкий. — Но почему так темно? Какой… снаружи, год?
— Сейчас… даже не пойму, — ответил Вин Барг. — Или… и год меняется? Будто через мгновения переходим от года к году! Так раньше не бывало!
— И едем как будто к моим родным местам! — понял Кременецкий. — Нет, но время… И можно ли мне там появляться — такому, как сейчас?
— Не знаю. Пока что опять спать, — объявил Вин Барг. — И во сне… увидим, что получилось…
— Шестое купе? — уточнил Кременецкий, вставая.
— «…Как будто на свете нет твёрдой земли…»,–
донёсся шёпот Тубанова, вставшего следом. — Неужели опять не то? Или… я это — по привычке…
«…А правда! — встревожился Кламонтов, оставшись один в своём купе. —
…Одну простую сказку –
А может, и не сказку –
А может, не простую –
Хотим вам рассказать…
Нет, почему же? Тут… всё, как было. Как мы знали…»
78. СУБЪЕКТ И ОБЪЕКТ
«…Леонид… Макарович? Что же вы поспешили отделиться от остальных? Не заметили, что в банке… сберегательном — лежит «пас»? Вот вам и итог выборов. Вы — самое слабое звено, прощайте…»
(Опять это «звено»… Почему? Откуда это?)
…Шаланды полные кивали –
И уходили за рубеж…
…Как будто на свете нет твёрдых грунтов –
Уткнулось начало в конец.
Сказал экскаватор: «Я всё же готов»,–
И, встав, пошёл во дворец…»
(«Нет! Что за чушь? — запротестовала какая-то часть сознания. — Это же — две разных песни!»)
…Залп! Резиновые пули…
Тут джигиты и кивнули…
И десантники с баяном
Кружат вальс над мостовой…
…Метель мела, как крем-брюле… (?)
Металось пламя на столе –
Забытой, необрезанной свечи…
…Но… «кайф» — это очень уж хитрый предмет.
Всякая вещь — или есть, или нет!
А это — такое, что и не поймёшь:
Только «орёл» — и уже сразу «вошь»…
(Ах… стадии опьянения! «Орёл — ласточка — стрекоза — вошь»! Или иначе: «павлин — обезьяна — лев — свинья»…
А песня — из фильма про Винни-Пуха! И там была — про мёд!)
…Но всё же водка выпила пудру — и это снимала камера смеха. А мобильник забыл в кабине хрен — и типун сбросил атомную бомбу на язык… но не государственный? А какой?
…Нет! Нельзя же так! Расслабляться, давать волю усталости — когда совсем скоро… что?..
…Кламонтов нажал кнопку рядом с индикаторной лампочкой. Магнитофон откликнулся негромким, но каким-то глубоким щелчком — сразу перешедшим в тихое жужжание, будто вытеснившее мёртвую тишину из комнаты. Ещё три переключения, три щелчка, уже отрывисто-резких — и приёмная бобина завертелась, наматывая розовый ракордный конец ленты…
— Адара, Аджена, Акраб, Акрукс, Акубенс, Аламак, Алараф, Алголь, Алиот… — начал Кламонтов в микрофон, называя звёзды в алфавитном порядке, и с каждым словом переводя рукоятку уровня записи на одно деление.
Затем он отмотал ленту назад и прослушал. Наилучшая слышимость была на слове «Акубенс» — α Рака. Он установил соответствующий уровень записи, и вновь отмотал ленту назад, почти до ракорда. Можно было начинать…
—…23 января 1984 года, 10 часов 25 минут, — начал он. — Я, Хельмут Кламонтов, человек с усреднённым телом и неусреднённой психикой, отвергнутый за это стандартными людьми, делаю эту запись для тех граждан планеты Земля, для которых коммунистические убеждения — не пустой звук, и у кого после однажды проявленной к ним несправедливости коммунистические лозунги не становятся на всю оставшуюся жизнь поводом для скособоченных ухмылок…
(«Но… как? — даже похолодел Кламонтов (здесь). — Что же мы исправили? Не Захар, а я у себя дома записываю… Ко всем землянам!»)