Тут все захихикали, а Маленький Медведь побагровел.
— Словом, — сказал Шаман в своей манере, заставляющей каждого внимательно прислушиваться к его словам, — будет столько Маленьких Медведей, сколько решений придется принимать ему на своем пути, и они найдут столько миров, сколько было решений.
Безмолвно переваривая все это, мы смотрели, как он неспешно отхлебнул чаю. Голова моя шла кругом. Однако его слова запомнились мне на всю жизнь; не проходит и дня, чтобы я не задумывался над ними.
— А вот что, — продолжил он, — сказал мне мой дух-хранитель. В другом мире люди, живущие за восточным океаном, в великом числе приплыли сюда в огромных лодках, владея могучим оружием. Они захватили нашу землю так, как апачи одолели сиу. А победив, истребили нас. Мне сказали, что они устроили здесь мир неизмеримо менее приятный, чем наш — мир слишком шумный, гадкий, полный злых ветров и любителей войны, в котором не ведают знакомой всем нам доброты и дружелюбия. Представьте себе целый мир, населенный апачами.
— Мой дух-хранитель назвал их мир Пеклом. Наш светловолосый гость согласен; он зовет себя Таксистом из Пекла. Второй же был очень угнетен и испуган обрядом; он отказывается говорить о своем мире.
Я задал вопрос:
— Как случилось, что оба наших гостя вместе со своим вигвамом оказались у нас?
— Дело в том, — объяснил он, — что Таксиста из Пекла на деле можно считать Шаманом, хотя он и не занимается камланием. Кроме того, он возненавидел свой мир, как поступил бы на его месте всякий разумный человек. Еще он занимается таким делом, которое требует совершать на разветвлениях выбор не одну дюжину раз на дню — иногда в качестве проводника, иногда пса, тянущего за собой носилки. Он проходил развилки чересчур много раз, и тот мир, в конце концов, выбросил его к нам. Таксист — весьма необычный человек. Он владеет огромной духовной силой, но знает немногое; подобное сочетание способно сделать жизнь очень сложной.
Другой просто оказался возле него в вигваме. Мой хранитель говорит, что Угрюмый был прекрасно приспособлен к своему миру и — в отличие от Таксиста — процветал в нем, однако нашему миру он не подходит. По крайней мере, нашему племени.
— Учитель? — У Маленького Медведя, склонного к дотошливости, возник новый вопрос.
— Да?
— Ты сказал, что народ, вторгшийся из-за моря, создал ужасный мир. Не понимаю. Как люди могут создать мир? Неужели они великие шаманы?
— Не совсем так, Маленький Медведь, но происходит нечто похожее. Эти люди обладали умением изменять все вокруг себя, понемногу, а не сразу — как сделал бы великий шаман.
— Учитель, если позволишь, мне бы хотелось узнать, почему этот заокеанский народ не захватил наши земли здесь, в нашем мире, как сделал в том, другом?
— Виноват мор. В их мире он не был столь суров, как в нашем; они выжили и сохранили силу для завоеваний. В нашем же они превратились в дикарей. А наш народ в их мире не был столь умудрен, как мы. Это здесь мы породили множество мудрых людей, а в их мире, должно быть, они родились среди захватчиков — белокожего народа.
— Можно еще один вопрос?
Конечно, Шаман очень терпеливый человек. Он поглядел на дымовое отверстие и заметил сквозь него созвездия, обычно не знакомые детям, которые вовремя ложатся спать. Однако он понимал, что ночь — особенная.
— Ну конечно, Маленький Медведь.
— Учитель, а когда Таксист и, э-э, Боб, которых мы знаем, вывалились в наш мир, другие Боб и Таксист остались в собственном мире? И они даже сейчас занимаются там своими делами?
— Да. В бесконечном разнообразии Большой Дороги ничто не теряется.
— А тогда получается…
— Да, Маленький Медведь?
— Получается, что другой Таксист направляется по другим разветвлениям даже сейчас, во время нашего разговора. А значит, и другой Боб следует за ним?
— Таксист из Пекла посещает многие края, Маленький Медведь, и забирает с собой разных людей.
— А узнаем ли мы когда-нибудь их истории?
— Не раньше, чем ступим на Большую Дорогу, Маленький Медведь.
Как я уже сказал, оба гостя оказались толковыми и быстро овладели нашим языком. Я предоставил им несколько недель, чтобы оправились после странного появления в нашем мире и залечили синяки и ссадины.
Я подумал, что весной они захотят отправиться с нами на охоту.
Они сидели в уголке, занятые жарким разговором на своем языке. Таксист говорил спокойно и открыто, стараясь в чем-то убедить Боба. Тот отвечал резко и задиристо, явно не соглашаясь, и был очень расстроен.
Заметив меня, оба умолкли и перевели глаза на меня.
— Hi, Вождь! — сказал Таксист, пользуясь своим любимым словцом.
— Я подумал, что вы захотите принять участие в охоте.
— Да, — ответил Таксист. — Только, Вождь, мы не знай охоты. Ну, как охота. Как это сказать?
— Вы не знаете, как охотятся. Скажи так: я не знаю, как охотятся.
— Я не знаю, как охотятся.
— Хорошо. Не беспокойся. Вы люди смышленые. Я научу вас. Пойдемте со мной.
Я учил их тихо ступать, подкрадываться, заходя против ветра, ударять копьем, словом, всему, чему у нас учатся мальчишки.
Однако, привыкнув учить малышей, я был слегка озадачен отсутствием уважения ко мне как к учителю со стороны Боба. Не понимая моих наставлений, он, кажется, отпускал ехидные реплики на своем языке. Это явно смущало Таксиста, говорившего ему: «Тихо, ты. Слушай Вождя».
Через несколько недель оба узнали примерно столько, сколько должен знать подросток накануне своей первой охоты.
— Ну, Вождь, теперь готовы охота? — спросил меня в тот день Таксист.
Боб что-то сказал ему.
— По-моему, вы готовы, — сказал я. — Только поначалу не слишком усердствуйте и не рискуйте, пока не наберетесь опыта. Опробуем вас в охоте на бизона, потому что она не требует мастерства в стрельбе из лука или владении копьем, хотя и более опасна. Бизоны — это не безжалостные хищники, однако они такие громадные, и если их испугать, бросаются наутек, ничего не замечая под своими копытами.
— Ужас-то какой, — проговорил Боб задиристым тоном.
— Мы быть осторожный, Вождь. Надо учиться тащить свой собственный вес.
Таксист умел самым странным образом изложить свои мысли. Я даже не сразу понял, о чем он говорит. Он явно хотел сказать, что некоторые любят взять больше, чем отдают, и что сам он не принадлежит к таким людям. Впрочем, мне было ясно, почему такое пришло ему в голову.
Наконец весна явилась и в нашу долину. Запахи цветов и молодой травы наполняли воздух. Жизнь воскресала повсюду. Гуси, распевая свои песни, вновь пролетели над нашими охотничьими угодьями, вернулись и малиновки. Появилась на свет всякая новая пушистая малышня, и их родители вовсю занимались кормлением и обучением потомства.
Получив сообщение о небольшом стаде бизонов, приближавшемся с запада и находившемся уже в нескольких днях ходьбы от наших охотничьих земель, я объявил, что пора выступать на охоту, чтобы встретить стадо неподалеку от скал. Я всегда радовался, когда говорил слова, приводившие племя в предвкушение и восторг. Охотники занялись проверкой и переделкой оружия, дети — игрой в охоту; умелые мастерицы, знавшие все о приготовлении пищи и ее заготовке впрок, взволнованно трещали, обсуждая разные травы; дубильщики точили скребки и ножи, и повсюду звучали повествования о доблести и умении, проявленных на прежних охотах.
Боб стал более разговорчивым. Однажды утром, когда он отлучился из вигвама, я вышел следом за ним и, изображая случайную встречу, сказал:
— Боб, ты сегодня кажешься счастливым. Взволнован первой охотой?
— Наверное, Вождь. Боб скучает, он устал сидеть.
— А чем ты занимался в родном мире, Боб? Ты охотился?
Он ненадолго задумался.
— Нет, не охота, нет. Немного собирал, немного ремесленник, немного воин. Нет. Не знаю, как сказать.
— Ты менялся?