Когда Джамиль смахнул слезы, он заметил, что рядом с ним стоит Маргит.
— Здесь был дом Чусока. Мы дружили. Я знал его девяносто шесть лет, — сказал он.
— Бедняжка. Ты никогда не увидишь своего друга, — равнодушно бросила Маргит.
Джамиль едва не расхохотался — настолько ирреальной оказалась ее грубость. Но единственный разумный способ избежать неловкости состоит в продолжении разговора.
— Нет самых добрых, нет самых благородных, нет самых верных. Это не важно. Главное в другом. Каждый уникален. Чусок… это Чусок.
Он ударил себя кулаком в грудь:
— В душе моей пусто, и эту пустоту ничем и никогда не заполнить.
Это была истинная правда.
— В эмоциональном плане ты похож на швейцарский сыр, — едко заметила Маргит.
Джамиль пришел в себя:
— Какого хрена ты не свалишь отсюда в какую-нибудь другую вселенную. Кому ты нужна в Ноезере?
Маргит развеселилась:
— Ты не умеешь проигрывать.
Какое-то время Джамиль смотрел на нее, ничего не понимая, он успел забыть игру. Он показал жестом на угли:
— Что ты делаешь здесь? Почему не последовала за дымом, если не сожалеешь о том, что не попрощалась с ним, имея на то возможность?
Она спокойно тряхнула головой:
— Чусок ничего для меня не значил. Мы почти и не разговаривали.
— Ты много потеряла.
— Судя по всему, это ты здесь что-то потерял.
Ему нечего было возразить. Маргит отвернулась и направилась прочь. Джамиль остался: он ждал, пока утихнет боль.
Всю следующую неделю Джамиль готовился к возобновлению занятий. Библиотека обладала почти мгновенным контактом со всеми искусственными вселенными на Новых Территориях. Световое запаздывание сигнала между Землей и точкой пространства, из которой вырастала вся древоподобная структура, составляло лишь несколько часов. Джамиль посещал Землю, но только как турист: места там не хватало, мигрантов не приветствовали. В родной Вселенной еще имелись пригодные для жизни отдаленные планеты, но существовать на них смог бы только аскет, склонный к мазохизму. Точные причины, заставившие предков перебраться на Новые Территории, были забыты поколения и поколения назад. Было бы слишком самонадеянно пытаться решить эту загадку. Однако, имея выбор между прежней, еще более перенаселенной Землей, ужасающей длиной межзвездных расстояний и бесконечно удлиняемой разветвляющейся цепочкой миров, которую можно было бы пересечь за какие-то недели, решение казалось вполне очевидным.
Большую часть своего времени в Ноезере Джамиль посвятил представлению групп Ли в комплексных векторных пространствах. Вполне уместный выбор, потому что Эмми Ноезер была пионером исследований теории групп, и если бы ей удалось дожить до расцвета этой отрасли математики, то погрузилась бы в нее по самые уши. Отображения групп Ли были положены в основу почти всей, физики. Все разновидности субатомных частиц являются всего лишь конкретным способом представления группы, обладающей универсальной симметрией в виде системы роторов комплексных векторов. Описание подобных структур с помощью теории категорий относилось к числу достижений древней науки, однако Джамиля это не смущало: он давным-давно привык называть себя исследователем, а не первооткрывателем. Величайший из даров сознания — это способность воспринимать структуры мира, лежащие в основе тебя самого. Его трепетное желание хоть в чем-нибудь быть первым показалось бы десяти из шестнадцати его современников всего лишь примитивным честолюбием.
В библиотеке он разговаривал с обитателями иных миров, с теми, кого интересовала избранная им стезя, или знакомился с их последними работами в этой области. Пусть сами собеседники не являлись исследователями, но каждый мог по-новому анализировать имеющиеся данные, обогащая связи с другими областями, отыскивая способы представления глубочайшей и тонкой правды, не жертвуя при этом ни подробностями, ни глубинами, требовавшими постижения в первую очередь. Им не суждено раздвинуть границы познания. Им не открыть новые законы природы, изобрести новые технологии. Но для Джамиля было важно само достижение.
Он редко думал об участии в новом матче. Хотя эта мысль приходила ему в голову, но привлекательной не казалась. Теперь, когда Чусок ушел, они вполне могли играть по десять человек; составы будут равны и без Джамиля. Маргит даже могла сменить команду — хотя бы для того, чтобы доказать: чередой своих побед ее партнеры обязаны именно ей.
Но пришел день, когда он понял, что не может более оставаться в стороне. Он просто заглянул на поле, намереваясь побыть в числе зрителей, однако Руичи покинул команду Езкиеля, и все дружно попросили Джамиля принять участие.
Занимая свое место напротив Маргит, он не обнаружил на ее лице ни малейших следов предыдущей встречи. Ни презрения, ни намека на стыд. Джамиль решил забыть о ней: обязанности перед прочими членами команды требовали от него сосредоточиться на игре.
Они проиграли со счетом ноль — пять.
Джамиль заставил себя последовать за всеми в дом Эвдоры, чтобы отпраздновать или разделить скорбь — как выйдет — и забыть об этом. В гостях он принялся бродить из комнаты в комнату, наслаждаясь подобранной Эвдорой музыкой, однако же так и не сумел вступить ни в один разговор. При нем имя Чусока не упоминали.
Он ушел вскоре после полуночи. Почти полное первичное изображение Лапласа и восьми его ущербных вторичных компонент озаряли улицы столь ярким светом, что нужды в другом освещении не было. Джамиль подумал: Чусок вполне мог перебраться в другой город, который — не исключено — находится сейчас перед его глазами. И куда бы ни отправился Чусок, он все равно имеет возможность связаться со своими друзьями в Ноезере.
И со своими друзьями в соседнем доме, и в том, что рядом с ним?
Столетие за столетием?
Маргит сидела на пороге с букетом белых цветов в руке.
Джамиль почувствовал раздражение:
— Что ты здесь делаешь?
— Пришла извиниться.
Он пожал плечами:
— В этом нет необходимости. К некоторым вещам мы относимся по-разному. И отлично. Я вполне способен встретиться с тобой лицом к лицу на игровом поле.
— Извиняюсь не за различие во мнениях. Я была не вполне честна с тобой. И проявила жестокость. — Притенив глаза от света планеты, она поглядела на него: — Ты был прав; это и моя потеря. Мне жаль, что я не слишком хорошо знала твоего друга.
Он коротко рассмеялся:
— Увы, сожалеть об этом уже поздно.
Она ответила просто:
— Я знаю.
Джамиль смягчился:
— Не хочешь ли зайти?
Маргит кивнула. И он приказал двери пропустить ее. Впустив свою гостью, он спросил:
— Давно ты здесь сидишь? Не голодна?
— Нет.
— Я приготовлю что-нибудь для тебя.
— Не нужно.
Он крикнул ей из кухни:
— Рассматривай это как предложение мира. Цветов у меня нет.
Маргит ответила:
— Они предназначены не для тебя, а для дома Чусока. Перестав шарить в овощных лотках, Джамиль вернулся в гостиную:
— В Ноезере так не поступают.
Сидя на кушетке, Маргит глядела в пол:
— Мне так одиноко здесь. Я уже не в силах терпеть. Он опустился возле нее:
— Тогда почему ты дразнила его? Вы могли бы остаться друзьями. Она качнула головой:
— Не проси у меня объяснений.
Джамиль взял ее за руку. Повернувшись, она обняла его: ее пробирала дрожь. Он погладил ее по голове.
— Ш-ш-ш.
Она проговорила:
— Только секс. Ничего другого мне теперь не нужно. Он тихо простонал:
— Такой вещи более не существует.
— Я просто хочу, чтобы кто-то снова прикасался ко мне.
— Понимаю, — признался он. — И я тоже. Но это же не все. Охватив ладонями его лицо, Маргит поцеловала Джамиля. Губы ее имели вкус дыма.
— Я даже не знаю тебя, — заметил Джамиль.
— Теперь никто никого не знает.
— Это не так.
— Ты прав, — сдалась она.
Маргит провела ладонью вдоль руки. Джамиль очень хотел увидеть ее улыбку и поэтому заставил свои темные волосы засветиться, превращаясь под ее пальцами в фиолетовые цветы. Она не улыбнулась, но ответила: