Продолжается это чуть больше месяца. Каждый день – по двенад-цать-тринадцать часов в стеклянном лабораторном отсеке. С Зенной за это время они видятся всего один раз. На деньги, сэкономленные после отключения декораций, Гликк заказывает себе персональную линию, гарантирующую приватность, и они три часа, как потерянные, уныло бродят по берегу. Шумят пальмы над головой, перебегает дорогу тот же заизвесткованный краб; океан, зеленоватый, ласковый, теплый, выкатывает на песок прозрачные волны.
О чем они говорят? Обо всем сразу. О том, как было в Венеции, и о том, как позванивали колокольчики на площади перед монастырем. О том, что Зенна тоже получила корпоративное предупреждение, и о том, что с нее сняты бонусы, которые она уже считала своими. Она советуется: быть может, и ей отключить визуальную аранжировку? Тогда они смогут встречаться, по крайней мере, раз в две недели. Гликк, однако, категорически возражает. Он не хочет, чтобы еще и она оказалась запертой в такой же ужасной прямоугольной тесной бетонной ячейке. К тому же это им ничего не даст. Персональная линия, связывающая два их мира, – это еще не все. Ты же знаешь, требуется другая рецепция…
Время от времени они не выдерживают и целуются. Зенна дрожит, задыхается, и все же – это не то, не то. Обычные аватары не передают всего комплекса ощущений. Как будто пьешь воду, а вместо нее – безвкусный горячий воздух.
Тогда уж лучше вообще не встречаться.
Зачем этот мир – пальмы, океан, желтый песок, – если мы вынуждены бродить по нему, будто куклы? Зачем это солнце, этот звон в голове, это безумное сердце?..
Надежда, впрочем, у них имеется. Те героические усилия, которые Гликк предпринимает в лаборатории, дают определенные результаты. Разноцветный туман начинает выделять из себя некие устойчивые организованности, а они, в свою очередь, складываются в отчетливые функциональные цепи. Это, разумеется, еще не конечный продукт, просто базовые полуфабрикаты, с которыми еще предстоит много работать. Однако биохимические перспективы сборки уже просматриваются.
То есть успех очевиден. Весь отдел срочно переключают на это исследовательское направление. Гликка поздравляет сначала руководитель секции, немногословный товарищ Сю, а затем господин Кацугоси, который произносит целую речь о коллективном долге и солидарности. Господин Кацугоси считает, что Гликк раскрыл в себе именно эти высокие качества. И наконец, на ежемесячном корпоративном мероприятии, где подводятся предварительные итоги и происходит распределение бонусов, после синтоистской молитвы, вознесенной пастором Церкви Всевидящего Христа, к Гликку под сдержанное перешептывание приближается сам мейстер Ракоци, член Контрольной комиссии, член Совета директоров, и, благожелательно подняв брови, окрашенные флуоресцентной сурьмой, сообщает, что и Комиссия, и Совет весьма удовлетворены его последней работой.
– Продолжайте исследования в том же духе. Нам нужно принципиальное обновление рынка.
Мейстер Ракоци сегодня в строгом европейском костюме, на голове у него ермолка, стягивающая бритый, по традиции, череп, на ногах расшитые бисером мокасины, а цвета фирмы обозначены ярким продолговатым значком на лацкане. Он ничуть не чурается рядовых сотрудников и в заключение исполняет вместе со всеми корпоративный гимн. Гликк даже слышит, как он немного фальшивит. У мейстера Ракоци, оказывается, неважный слух.
Однако когда вечером Гликк получает сводную ежемесячную распечатку, отражающую в наглядном масштабе приход и расход, выясняется, что весь его бонусный капитал исчерпан штрафными санкциями. Фактически у него остается только базовая часть зарплаты, которой еле-еле хватает, чтобы покрыть издержки существования.
Гликк тупо взирает на разноцветную гистограмму, повисшую в воздухе, проверяет, хоть это совершенно бессмысленно, все основные параметры, считывает предположительную динамику на ближайшие месяцы и вдруг резко, словно отвратительное пятно, смахивает ее ладонью.
Ситуацию ему проясняет Джилин. Он уже третий год, что весьма показательно, работает в отделе административных ресурсов и, получая сведения практически изо всех филиалов, может посмотреть информацию, к которой больше никто доступа не имеет.
По словам Джилина, ни злого умысла, ни каких-либо особых придирок здесь нет. Просто программа дисциплинирования, программа служебных мотивов, принятая в их фирме, построена так, что автоматически фиксирует все несанкционированные отклонения – сама их взвешивает, согласно оценочному регистру, сама, в зависимости от нарушения, гасит премиальные бонусы. Ни господин Кацугоси, ни тем более мейстер Ракоци здесь ни при чем. Чтобы изменить базовые настройки, необходим специальный ордер Совета директоров. Ты же понимаешь, никто этим заниматься не будет.
И еще Джилин говорит, что времена, когда человек сам устраивал свою жизнь, давно миновали. Теперь тебя с детства, сообразуясь с исходными данными, включают в определенный сюжет, и ты идешь по нему, как правило, даже не подозревая, что существует нечто иное – что ты мог быть другим, что твоя жизнь могла сложиться иначе. Вырваться из предложенного сюжета практически невозможно. Да и какая разница: попадешь точно в такой же линейный, стандартизированный нарратив. Аранжировка, конечно, будет несколько отличаться, но содержание, смысл останутся теми же самыми. Ничего сделать нельзя. Лучше и не пытаться…
Так говорит Джилин. Гликку при всем желании не разглядеть в нем скрытую суть. Он по-прежнему видит индуса возраста примерно тридцати – тридцати пяти лет, с темной кожей, в голубоватой чалме, сдержанного, степенного, не делающего ни одного лишнего жеста.
Испуганная девушка мелькнула на мгновение и исчезла. Ничто ни в Джилине, ни в его аскетической пустоватой квартире не напоминает, что она когда-то была.
И вместе с тем Гликк ощущает, что с Джилином что-то не так. Возможно, говоря о переходе в другой сюжет, Джилин имел в виду самого себя. Гликк о таких случаях слыхал. Корпорации иногда, если риск стоит того, перекупают чужих сотрудников. Прежде всего, конечно, как носителей информации. Однако операция эта обычно настолько сложная и дорогая, держится она в такой тайне и все ее следствия так тщательно зачищаются, что никогда ничего определенного сказать нельзя.
Только слухи, догадки, разные фантастические истории.
Правда, понятно теперь, почему Джилин работает в отделе администрирования. И почему его персональная аватара не соответствует личности.
– Ну вот, – говорит Джилин, – теперь ты обо мне знаешь все. Болтать, надеюсь, не будешь. Это немедленно пресекут… А что касается данного случая, то, нравится тебе или нет, но я бы посоветовал обратиться к психотерапевту компании. Сделают промывку мозгов, станешь как новенький…
– А тебе ее делали? – интересуется Гликк. Джилин пожимает плечами.
– При смене сюжета это обязательная процедура. Не хватает еще тащить за собой прежнюю жизнь.
Некоторое время они молчат.
Затем Джилин складывает руки крест-накрест, и на безымянном пальце его вспыхивает багровый рубин.