Последнее в принципе не исключено. Противопоставление либерального реализма коммунистическому утопизму — всего лишь один из пропагандистских приемов новой идеологии. На самом деле достаточно решительного неприятия истории и культуры собственной страны, чтобы возникла дилемма: стать эмигрантом, покидающим эту страну, или стать утопистом, посягающим на полную переделку и ее самой, и “человеческого материала”, в ней помещенного. И прагматический проект краткосрочного назначения, и утопический проект долгосрочного назначения, направленный на переделку русского человека — традиционалиста Евразии, надо признать объективно дестабилизационными. Ибо в обоих случаях предполагается не демократическое потакание народу-суверену, а грубое давление на него.
Ясно, что шансы нашей молодой демократии сводятся к нулю. В любом случае уже в ближайшем будущем нас ожидает новая однопартийная диктатура. Она сегодня и создается, судя по двум тенденциям: тенденции перехода от режима выборности к режиму назначений и тенденции перехода от многопартийности к однопартийности. В этих целях партии, относимые к респектабельным — могущим составить внутрисистемную оппозицию режиму, сливаются и присоединяются к правящей, образуя новый “монолитный” авангард. А партии, причисляемые к политически ненадежным и нереспектабельным, могущим составить антисистемную оппозицию, решено всеми силами маргинализировать, блокировав и выключив из эффективной политики. От плюрализма режим идет к системе несменяемой авангардной партии, окруженной для виду лишенными всякой политической самостоятельности мелкими попутчиками-сателлитами.
Это — знакомая ситуация, известная по опыту стилизованной многопартийности бывших социалистических стран Восточной Европы. Но у нас на этом пути имеется один барьер: наличие мощной КПРФ. Остальные партии не в счет — большинство из них, как можно предположить, создано в недрах известного ведомства именно в целях управления возможной оппозицией. Любая оппозиционная идея перехватывается властью, которая создает соответствующую карманную партию, имеющую задачей либо скомпрометировать данную идею путем доведения ее до экстремистских крайностей, либо приручить ее путем выхолащивания реального оппозиционного содержания. Посредством этой технологии “подставной оппозиции” осуществлялось и управление недовольной частью электората.
КПРФ не укладывается в эту схему. В отличие от лабораторных партий “по заданию”, она является подлинной партией, унаследованной от прошлого и волею исторических обстоятельств превращенной из правящей — в оппозиционную. За этой партией, кроме реальных избирателей, стоит реальная идейная традиция, хотя и в значительной мере деформированная (в части, касающейся сочетания классовой и национально-патриотической идей). Следовательно, для создания реально однопартийного режима КПРФ предстоит запретить, подсунув избирателям, дабы они не взбунтовались в отчаянии, какого-то более или менее приемлемого двойника-оборотня. Думается, в соответствующих лабораториях режима подобная работа уже ведется. Разумеется, политический риск здесь велик: неизвестно, насколько доверчиво-пассивной окажется народная оппозиция, которой станут подбрасывать подобных “двойников”.
Но самое главное состоит в другом — в том, что связано с парадигмой нового утопического проектирования, направленного на воспитание “нового народа и нового человека”. В самом ли деле народ можно переделывать по заданию власти и ее идеологическим чертежам? Можем ли мы сказать, что Петр I создал в России новый народ взамен старого московского, или что его создали большевики взамен старого, дореволюционного?
Наши либералы в своих оценках очень противоречивы. В миссию Петра I, касающуюся создания “новой России”, они верят, тогда как в большевистском новом человеке ими угадывается лишь закамуфлированный азиатский авторитарно-общинный тип. Более того, нередки утверждения, что большевистский переворот, перечеркнув антропологическую новацию Петра Великого, вернул нас к архаическому пласту старомосковской, “азиатской” по своим архетипам культуры. Само понятие национального менталитета, корректирующее классическую рационалистическую теорию воспитания, указывает на такие устойчивые пласты коллективной психики, которые отличаются неожиданной устойчивостью по отношению к государственной педагогике.