В XIX веке положение крепостных стало улучшаться: в 1803 году произошло их частичное раскрепощение на основе закона о “свободных хлебопашцах”, с 1808 года появился запрет продавать их на ярмарках, с 1841 года крепостных разрешалось иметь только владельцам населенных имений, ширилась возможность самовыкупа. К моменту отмены крепостного права в 1861 году оно распространялось лишь на треть крестьян (или 28% населения страны; в 1861 году было освобождено 22,5 млн при общей численности около 80 млн подданных). Впрочем, очень многие крестьяне освобождения не хотели, им было проще и спокойнее жить по-старому, когда все заботы перекладывались на помещика.
Освобождение в 1861 году крестьян разрушило налаженный патриархальный быт и ухудшило жизнь самых бедных, предоставив их самим себе. Крестьянская земля осталась в основном в общинном владении. Помимо бесплатных наделов часть ее подлежала выкупу у помещиков в течение 49 лет при круговой поруке общины. (Лишь в 1905 году одновременно с введением широких политических свобод были обнародованы царские указы об уравнении крестьян в правах с другими сословиями и упразднены выкупные платежи за землю.)
Отметим, что общинная жизнь существовала на Руси и до введения крепостного права. В ней всегда было очень много нравственно ценного: взаимоподдержка, неприятие эгоизма, справедливое решение споров. Все вопросы большинством голосов решал сельский сход, выбиравший старосту. Эти давние основы русской самобытной низовой демократии высоко ценились деятелями самых разных направлений. Например, либерал П. А. Сорокин говорил, что в России “под железной крышей самодержавной монархии жило сто тысяч крестьянских республик”*. По-своему общину ценило народничество, начиная с Герцена, видевшего в этом “русский национальный путь к социализму”. Но наиболее принципиальное значение общине придавали славянофилы, считавшие, что в общинном владении землей выражалась особая духовность русского народа, которому в большей мере, чем Западу, свойственны соборность и в меньшей степени — индивидуализм. Они видели в общине “высокое действо Христианское”**.
Однако в крестьянстве усиливалось имущественное расслоение и не все были к готовы к такому пониманию общины; принудительным же “христианское действо” быть не могло. С одной стороны, община мешала развитию хозяйственной инициативы особо активной части крестьянства, с другой стороны — и по мере роста населения земельная площадь на одного едока в каждой семье постепенно уменьшалась. Невозможность продажи надела (и даже его залога) хотя и предотвращала обезземеливание и разорение бедных крестьян, однако периодические переделы участков и невозможность их закрепления в личную собственность лишали многих стимула к уходу за землей. В то же время Россия все более втягивалась в капиталистическую экономику, рост промышленности и населения требовал и соответствующего роста в сельском хозяйстве. Но по производительности община не выдерживала соревнования ни с крупными помещичьими хозяйствами, ни с сельским хозяйством западного фермерского типа. Нужно было делать выбор меньшего зла в создавшемся положении, иначе оно грозило и ростом социального недовольства, и ослаблением государства.
Поэтому в 1906 году началась столыпинская реформа, в ходе которой желающим крестьянам выделяли часть общинной земли в их собственность, им продавали и помещичью землю посредством льготных ссуд (помещики охотно избавлялись от земли, которая без крепостных стала для многих обузой), а также финансировали переселение на пустовавшие окраины России, освобождая от налогов и снабжая сельскохозяйственной техникой по низким ценам. Можно критиковать многие неудачные бюрократические аспекты проведения этой реформы (из-за чего треть крестьян-переселенцев вернулась), но не её смысл. Она должна была решить сразу несколько важнейших государственных проблем:
— справиться в европейской части с усугублявшимся малоземельем на селе и возможной безработицей в городе из-за стремительного роста населения, который приходился в основном на крестьянство;
— заселить пустующие земли в Сибири и на Дальнем Востоке, освоив их и закрепив их за Россией;