Одновременно царское правительство пыталось “перевоспитать” евреев, отучив их заниматься винными промыслами (ими жила примерно треть евреев) и ростовщичеством, — и то и другое в России считалось предосудительным, что отражено во многих произведениях русской литературы. Цель была — превратить евреев в подданных “как все”, с нормальными занятиями. При Николае I за переход в Православие выплачивалось вознаграждение, смягчалось наказание при крещении под следствием****.
“Эти усилия, однако, не только не привели к намеченной цели, но вызвали единодушное и сильное сопротивление со стороны еврейского населения”*****, — отмечает израильский проф. Ш. Эттингер. Оно исходило прежде всего от “кагально-раввинского союза”, не желавшего терять контроль над еврейством, — объясняет Ю. Гессен******. Это было “государство в государстве”, имевшее собственную цель. За весь XIX век в России удалось обратить в христианство лишь 84 500 евреев, из них в Православие — 69 400. То есть в среднем соответственно по 845 (в Православие — 694) человек в год*******.
Видя безуспешность административных мер по обращению евреев в христианство, следующий Царь отменил их. Еврейский писатель М. Алданов напоминает, что Александр II “был расположен к евреям, особенно в первую половину своего царствования. В законах о судебной реформе, осуществленной в 1864 году, не имеется нигде каких-либо ограничений для евреев. В училища и гимназии евреи тогда принимались на равных правах с другими учащимися. Евреи имели право держать экзамены и получать офицерские чины. Они также могли получать дворянское звание и нередко получали его. Получив чин действительного статского советника, орден св. Владимира или первую степень какого-нибудь другого ордена, еврей тем самым становился дворянином”*.
После убийства Александра II были введены “Временные правила о евреях” (1882), запретившие им селиться вне черты оседлости. Правда, помимо крещеных евреев, получавших полное равноправие, вне черты оседлости могли жить (с семьями) евреи-купцы и промышленники первой гильдии с прислугой, евреи-ремесленники, евреи с высшим образованием, студенты и учащиеся средних учебных заведений.
Решение это было неудачным, ибо побуждало евреев приобретать указанные профессии (они составляли более половины купцов, записавшихся в гильдию**) и получать образование. Процент евреев в вузах стремительно нарастал (14,5% в 1887 году). Поэтому в 1887 году была введена процентная норма для приема некрещеных евреев в высшие учебные заведения: 10% в черте оседлости и 5% вне ее; в Петербурге и Москве — 3%. Однако оставалось много способов обхода запрета: поступление в частные и иностранные учебные заведения, сдача экзаменов экстерном...
Так число еврейского населения вне черты оседлости быстро увеличивалось. В постоянном ожидании отмены “временных” правил и царская администрация все чаще закрывала глаза на постоянные нарушения. Вообще еврейское население России росло более интенсивно, чем русское: в 1815 году насчитывалось около 1 200 000 евреев; в 1897 году — 5 215 000, а в 1915 году — около 5 450 000 (несмотря на то, что оно давало наибольший процент эмигрантов: только с 1881 по 1908 годы из России эмигрировали 1 545 000 евреев, из них 1 300 000 в США)***. В 1897 году евреи составляли 4,13% населения империи, в том числе 40—50% городского населения в пределах черты оседлости.
В 1897 году еврейское население имело следующее распределение по профессиональной занятости (для сравнения — в скобках процент соответствующей занятости населения по империи в целом): в торговле — 38,65% евреев (всего в империи торговлей занималось 3,77% населения), в промышленности, включая ремесленников, — 35,43% (10,25%), в свободных и неопределенных профессиях и на различной службе — 10,71% (4,52%), в сельском хозяйстве — 3,55% (74,31%)****.
Тем более черта оседлости не могла помешать тому, что, как пишет “Еврейская энциклопедия”: “Финансовая роль евреев становится особенно значительной к 60-м годам” благодаря их капиталам*****. Постепенно в еврейских руках сконцентрировалась и печать. Такой рост еврейского влияния в общественно-экономической жизни дополнялся их активным участием в революционном движении: они переплавляли “мечту о мессианстве своих дедов и прадедов в новое мессианство — в мечту о социализме”******, — констатирует Г. Я. Аронсон.