Поля друг от друга отделены так называемыми электрическими пастухами. Это электропровода, натянутые по бетонным столбикам на высоте около 60 — 80 сантиметров. По проводам пропускается ток низкого напряжения, и скот к ним вплотную не подходит.
Недалеко от центральной усадьбы госхоза видна полуразрушенная старая постройка. Сопровождающие нас кубинцы охотно поясняют: в этом старом здании до революции находилась школа. А сейчас школа размещается в современном здании, укомплектованном всем необходимым.
Подъезжаем к управлению госхоза. Встречают хозяева. Но Рамона нет. Он провожает группу гостей, которые посетили госхоз перед нами. Кубинские власти направляют сюда многих зарубежных гостей, чтобы они убедились в преимуществах новой системы хозяйствования.
Наконец появляется Рамон. Он подъехал на российском “газике”. Выходит и радушно здоровается со всеми за руку. Мне он показался очень крупным. Насколько Фидель крупнее Рауля, настолько Рамон кажется крупнее Фиделя. Во рту неизменная сигара. Для него крутят сигары крупные, раза в полтора больше обычных. В продаже таких сигар нет. Объезжаем хозяйство. Высокопородный скот. Рамон отбирал его сам, приобретая высокопородистых коров со всего мира. Не знаю, насколько это правда, но мне рассказывали, что если коровы дают молока меньше 10 тысяч литров в год, он их выбраковывает.
После осмотра хозяйства центральной усадьбы возвращаемся к зданию управления. Рамон приглашает войти. Рассаживаемся за столом заседаний. Приходит жена Рамона, которую он нам представляет. По нашей дурной привычке мы в качестве сувенира из России дарим бутылку “Столичной”. Жена с ненавистью взглянула на бутылку. Рамон в ответ выставил на стол пять крынок молока.
Чувствуя неудобную ситуацию, я достаю прекрасную павловскую шаль и преподношу ее жене Рамона. Она зачарованно смотрит на произведение павловских мастериц. Я набрасываю шаль на плечи хозяйки. Затем достаю хохломскую брошь и прикалываю ее на кофту. Вряд ли такие диковинные сувениры могут оставить равнодушной любую женщину. После этого жена Рамона перестала коситься на “Столичную”. За столом начался оживленный разговор.
Во время разговора я спросил Рамона, как выполняется “молочный план Фиделя”. Рамон ответил: “Я не знаю “молочного плана Фиделя”. Сопровождающие переглянулись.
До революции молоко было редким продуктом. Культивировавшаяся тогда на Кубе порода “себу” была устойчивой к климату, но давала не более 1,5—2 тысяч литров молока в год. Поэтому и была разработана программа по обновлению животноводческого стада во всех провинциях республики, по созданию кормовой базы, искусственных пастбищ, материально-технической базы для молочного животноводства, производства силоса, других кормовых культур.
Чуть позже, когда были допиты “Столичная” и бутылка виски, которую поставил Рамон, он наклонился и повторил сказанную ранее фразу: “Я не знаю “молочного плана Фиделя”, мы выполняем народный молочный план”. В этой фразе, в интонации мне послышалась какая-то ревность старшего брата к младшему.
Много позже я искал информацию о Рамоне, но сведения были скудные. Где-то году в 1998-м или чуть раньше по российскому телевидению передали интервью с Рамоном. С какой же радостью я слушал четкие и ясные ответы Рамона на каверзные вопросы журналиста, современного демократа, стремившегося добиться негативной оценки кубинской революции. Рамон ответил, что кубинская революция — это народная революция. Когда банды гусанос, финансируемые США, попробовали разгромить ее, Фидель вооружил весь народ, и кубинцы отстояли свои завоевания. А экономические достижения Кубы, несмотря на жесткую блокаду со стороны США и американских союзников, много выше, чем в других странах Латинской Америки. И даже когда Россия в одностороннем порядке прервала экономические связи с Кубой и она осталась один на один с США, народ сумел достойно выйти их этой нелегкой ситуации и не предал своих идеалов.