Когда-то ярая, как бешеная дева,Явилась вдруг она,Готовая дать плод от девственного чрева,Грядущая жена.И гордо вдаль она, при кликах исступленья,Свой совершая ход,И целые пять лет горячкой вожделеньяСжигала свой народ!А после кинулась вдруг к палкам, к барабану,И маркитанткой в станК двадцатилетнему явилась капитану:«Здорово, капитан!»Да, – это все она! Она с отрадной речьюЯвлялась нам в стенах,Избитых ядрами, испятнанных картечью, —С улыбкой на устах;Она – огонь в глазах, в ланитах жизни краска,Дыханье горячо,Лохмотья, нищета, трехцветная повязкаЧрез голое плечо!Она! В трехдневный срок французов жребий вынут!Она! Венец долой!Измята армия, трон скомкан, опрокинутКремнем из мостовой!
И что же? О позор! Париж, столь благородныйВ кипеньи гневных сил,Париж, где некогда великий вихрь народныйВласть львиную сломил, —Париж, который весь гробницами уставленВеличий всех времен!Париж, где камень стен пальбою продырявлен,Как рубище знамен!Париж, отъявленный сын хартий, прокламаций,От головы до ногОбвитый лаврами, апостол в деле наций,Народов полубог!Париж, что некогда, как светлый купол храмаВсемирного, блистал,Стал ныне скопищем нечистоты и срама,Помойной ямой стал,Вертепом подлых душ, мест ищущих в лакеиПаркетных шаркунов,Просящих нищенски для рабской их ливреиМишурных галунов;Бродяг, которые рвут Францию на частиИ сквозь плевки, толчки,Визжа, зубами рвут издохшей тронной властиКровавые клочки!
Так вепрь израненный, сраженный смертным боем,Чуть дышит в злой тоске,Покрытый язвами, палимый солнца зноем,Простертый на песке;Кровавые глаза померкли, обессиленМогучий зверь. Поник;Отверстый зев его шипучей пеной взмыленИ высунут язык…Вдруг рог охотничий пустынного простораВсю площадь огласил,И спущенных собак неистовая свораСо всех рванулась сил!Завыли жадные! Последний пес дворовыйОскалил острый зубИ с визгом кинулся на пир ему готовый,На неподвижный труп!Борзые, гончие, лягавые, бульдоги:«Пойдем!» – и все пошли:«Нет вепря короля! Возвеселитесь, боги!Собаки короли!Пойдем! Свободны мы! Нас не удержат сетью,Веревкой не скрутят!Суровый сторож нас не приударит плетью,Не крикнет: «Пес, назад!»За те щелчки, толчки хоть мертвому отплатим!Коль не в кровавый сокЗапустим морду мы, так падали ухватимХоть нищенский кусок!Пойдем!» И начали из всей собачьей злостиТрудиться что есть сил;Тот пес щетины клок, а тот кровавой костиОбгрызок ухватил,И рад бежать домой, вертя хвостом мохнатым,Чадолюбивый пес,Ревнивой суке в дар и в корм своим щенятамХоть что-нибудь принес.И бросив из своей окровавленной пастиДобычу, говорит:«Вот, ешьте! Эта кость – урывок царской власти!Пируйте! Вепрь убит».
Бенедиктов
18 [сентября]
Вчера праздновали именины милейшей бабушки Любовь Григорьевны Явленской. Сегодня празднуем день рождения ее милейшего внучка А. А. Сапожникова. А пока еще не грозит завтрак, то я по-вчерашнему воспользуюся безмятежным утром и перепишу еще одно стихотворение из заветной портфели нашего обязательнейшего капитана.
РУССКОМУ НАРОДУ
1854 ГОДА
– Меня поставил Бог над русскою землею, —Сказал нам русский царь.– Во имя Божие склонитесь предо мною,Мой трон – Его алтарь!Для русских не нужны заботы гражданина,Я думаю за вас!Усните. Сторожит глаз царский властелинаРоссию всякий час.Мой ум вас сторожит от чуждых нападений,От внутреннего зла,Пусть ваша жизнь течет вдали забот в смиреньи,Спокойна и светла!Советы не нужны помазаннику Бога,Мне Бог дает совет.Гордитесь, русские, быть царскими рабами.Закон ваш – мысль моя!Отечество вам – флаг над гордыми дворцами,Россия – это я.Мы долго верили, в грязи восточной лениИ мелкой суетыПокорно цаловал ряд русских поколенийПрах царственной пяты.Бездействие ума над нами тяготело.За грудами бумаг,За перепискою мы забывали делоВ присутственных местах.В защиту воровства, в защиту нераденьяМы ставили закон;Под буквою скрывались преступленья,Но пункт был соблюден;Своим директорам, министрам мы служили,Россию позабыв,Пред ними ползали, чинов у них просили,Крестов наперерыв.И стало воровство нам делом обыденным,Кто мог схватить, тот брал,И тот меж нами был всех более почтенный,Кто более украл.Развод определял познанье генерала —Глуп он или умен,Церемониальный марш и выправка решала,Чего достоин он.Бригадный командир был лучший губернатор,Отличный инженер, правдивейший сенатор,Честнейший человек;Начальник, низшие права не признавая,Был деспот, полубог;Бессмысленный сатрап был царский бич для края.Губил, вредил, где мог;Стал конюх цензором, шут царский – адмиралом,Клейнмихель графом стал!Россия отдана в аренду обиралам…Что ж русский? Русский спал…Кряхтя, нес мужичок, как прежде, господинуПрадедовский оброк,Кряхтя, помещик нес вторую половинуИмения в залог,Кряхтя, по-прежнему дань русские платилиПодьячим и властям;Качали головой, шептались, говорили,Что это стыд и срам,Что правды нет в суде, что тратят миллионы, —России кровь и пот, —На путешествия, киоски, павильоны,Что плохо все идет.Потом за ералаш садились по полтине,Косясь по сторонам;Рашели хлопали, бранили Фреццолини,Лорнировали дамИ низко кланялись продажному вельможеОтечества сыны!Иль удалялись в глушь прадедовских именийВ бездействии жиреть,Мечтать о пироге, беседовать о сене,Животным умереть,А если кто-нибудь, средь общей летаргииМечтою увлечен,Их призывал на брань за правду и Россию, —Как был бедняк смешон!Как ловко над его безумьем издевалсяЧиновный фарисей,Как быстро от него, бледнея, отрекалсяВчерашний круг друзей!И под анафемой общественного мненья,Средь смрада рудников,Он узнавал, что грех прервать оцепененьяТяжелый сон рабов.И он был позабыт; порой лишь о безумцеШептали здесь и там:«Быть может, он и прав…да жалко вольнодумца,Но что за дело нам?»