По реке
Воды Амударьи текут из республики в республику, спеша отдать себя землям Таджикистана, Туркмении, Узбекистана. Оросить сотни тысяч гектаров новых земель, обводнить миллионы гектаров, сделать удобными для отгонного животноводства — таковы планы девятой пятилетки по всей Средней Азии. И в этом решении много надежды на «реку жизни» — Амударью.
Нам предстояло проехать, пройти, проплыть Амударью, разделяющую собой две пустыни — Каракумы и Кызылкум — и дающую жизнь всему, что есть на ее берегах и далеко за их пределами.
Самолет удалялся от Ашхабада, направляясь на северо-восток, в сторону Керки, где Амударья, скатившись с гор, выливалась на равнину; и почти сразу после взлета мы понеслись над пустыней. Достаточно было взглянуть вниз, на бескрайнее грязно-желтое пространство и представить вынужденную посадку, чтобы понять, как благополучно человек научился миновать пустыню, но не жить в ней.
Еще вчера мы пролетали над пустынями рядом с Аралом, и стюардесса призвала желающих посмотреть направо... «В последние годы море пересыхает, — спокойно шуршали невидимые динамики. — Вы можете увидеть новые острова и появляющиеся отмели». И мы их увидели, еще не сознавая в полной мере, что означают эти «новые острова и появляющиеся отмели». Наше путешествие только начиналось, и осмыслить все это было некогда. Да и вряд ли мы могли это осмыслить вот так сразу, сверху, не пройдя положенный нам путь — по реке через три республики.
— Амударья! — тихо воскликнул сейчас кто-то. Это было у Керки...
Глава I. За стеной (Керки — Чарджоу)
В условиях сухого и жаркого климата вода — это жизнь.
В. Я. Нелюбин, Амударья
Мы проникаем за стены города. Как просто это сделать! Ты приближаешься к воротам — пусть даже придется ожидать, когда их откроют, — но вот их отворяют, и городская стена, которую ты только что рассматривал, думая: «А что за ней?», уже за спиной.
Но стены нет... Нет ворот, ожидания и ясного мгновения, когда ты превращаешься из путника в жителя.
Так мы ходим по улицам Керки, не испытав этого мгновения, не став жителями, потому что стена другая. Она все-таки есть: круг жизни и разговоров города, который прожил свою историю без тебя. Разговоры непременны и необычны. Они для этого города и были бы странны в другом. И надо быть не ленивым путником, чтобы проникнуть за «стену».
От реки — там стоит насос — на машине возят воду в глиняные дома: на полив и Тзить. Ведро — копейка. Те, что у самой реки, ходят сами — с коромыслами или гонят осликов с громадными бидонами, блестящими и звонкими, — но дальним лучше отдать копейку. Разговоры о зиме, о том, что гранатов в этом году не будет — деревья померзли до корней, и ветви ломаются с хрустом; о том, что скоро сев; и один из самых обычных разговоров: была вот в этом, например, месте города вода «бешеной» («Едва ли есть еще такая река, которая имеет столько названий, как Амударья. У древних арийцев она называлась Вахшу, у арабов — Джейхун (Бешеная. — Прим. автора) , у римлян — Оксус, у греков — Аракс. Среди местных народностей слово «Аму» произносят как «Амин», что означает старший, эмир или царь. Историки утверждают, что слово «Аму» произошло от наименования города Амуль, который когда-то существовал на берегу Амударьи на месте нынешнего Чарджоу» (В. Я. Нелюбин, Аму-Дарья).) или не была? Чаще была.
Наш спутник ведет нас по улице к реке. Глиняные дома, солнце и множество детей. «Улица Пушкина», — написано по глине. И в детском шуме ни одного русского слова.
Дома только кажутся маленькими. На самом деле потолки в них высоки, даже непривычно высоки, — еще и оттого, что сидишь на полу, — и у каждой семьи, по крайней мере, четыре комнаты. Есть и пять, и шесть, и обязательный двор. Всего лишь глина — дерева на постройку идет мало, — глина, вода и камыш, но дом обходится не меньше чем в три тысячи. Строят его, как у нас уж почти не встретишь, — всем миром. У начинающего строиться собирается обязательный совет стариков: думают, приглашают людей самых умелых (сейчас, кстати, в комнате для гостей модно расписывать стены — есть и такой мастер), потом будет той (Той — слово общее для всех среднеазиатских языков. Самый приемлемый перевод — праздник. Поводы самые разнообразные: свадьба, юбилей, окончание сельских работ и т. д.) . Все вроде обычно. Но если кто-то из мастеров не придет?
«Так не бывает», — серьезно отвечает наш спутник, но не удивляется вопросу. Толик, инструктор в Керкинском райкоме комсомола, родился здесь, отец туркмен, мать русская. Очень сильный — у него первый разряд по самбо, сила же здесь предмет особой гордости, и, наверное, еще и от этого он очень спокоен. Впрочем, спокойствие, пожалуй, самая общая и ясная черта местных жителей. Толик объясняет, что, если приглашенный хоть однажды не пришел, его никогда больше не позовут, но и к нему никто не придет никогда. Прощения просто не бывает, никогда не было. И мало таких, почти нет.