Итак, все-таки журналистика и пропаганда. Мой шеф - бывший военный журналист и, как говорили, дипломат Савва Артемьевич Дангулов, умный, широко образованный человек. Мы никогда не пытались узнать, за что его уволили из министерства иностранных дел и "списали" в профсоюзы. Но одно казалось очевидным: дипломатическое ведомство и его руководитель Андрей Януарьевич Вышинский, главный государственный обвинитель на политических процессах "врагов народа" в тридцатые годы, лишились талантливого специалиста. Савва Артемьевич, к сожалению, проработал с нами короткое время. Он сменил служебный кабинет профсоюзного функционера на писательское кресло и впоследствии стал автором целой серии романов.
Перед сотрудниками Международного отдела ВЦСПС ставилась еще одна, по сути основная, задача: вести пропагандистскую работу среди иностранных делегаций. Здесь в качестве куратора всех тридцати молодых международников выступал полковник КГБ Степан Гаврилович Корнеев. Высокий, холеный, красивый, всегда со вкусом и по последней моде одетый, он не спешил расправляться с нами, когда мы допускали ошибки в работе с иностранцами. В задачу опытного контрразведчика входили выявление агентов западных спецслужб, засылаемых к нам в составе делегаций, и вербовка профсоюзных деятелей во время пребывания в СССР. Нам, переводчикам, поручалось информировать его о настроениях всех делегатов, с которыми приходилось работать. Ежедневно поздно ночью после возвращения из московских театров мы сидели в гостиничных "штабных" номерах и вели протокольную запись всех высказываний делегатов за день. Наутро все наши творения пересылались Степану Гавриловичу. На основе их он, видимо, делал необходимые выводы о возможности вербовки того или иного делегата.
Помню, как пришлось и мне принять участие в такой вербовке вместе с кадровым контрразведчиком в гостинице Москва, где остановилась делегация японского профсоюза учителей - мощной и влиятельной организации в своей стране. Объектом стал один из ее опытных немолодых функционеров. Он не уставал восторженно отзываться об увиденном в Советском Союзе. Но когда его решили завербовать, почувствовал это и дал слабину - стремился быть всегда вместе с друзьями, уклонялся от встреч наедине. И все-таки, в конце концов, его буквально затащили в особый гостиничный номер, где офицер КГБ сумел уговорить "перспективного кандидата" дать согласие на сотрудничество с советской разведкой в Японии. Его попросили также расписаться на одной из наших визитных карточек - опознавательном знаке, который предъявит ему позднее в Японии сотрудник нашего посольства. Мне по-человечески было жалко новую жертву. Ведь у этого учителя жена, дети. Но потом я перестал переживать за него. Выяснилось, что в Японии больше не было закона об охране государственной тайны и тем, кто сотрудничал с иностранными разведками, после войны не грозила тюрьма.
Вербовка вербовкой, но главное было втереть очки иностранным гостям, заставить поверить, что только советская система способна обеспечить заветный рай для трудящихся. Такую задачу ставила перед нами более высокая, чем КГБ, инстанция - Центральный Комитет партии, точнее, сектор профсоюзов и других массовых организаций. Возглавлял его старый партократ по фамилии Шумейко. Ох, нелегкое это было дело! Но на выполнение такого задания бросалось все - от огромных финансовых средств до высокого искусства одурачивания иностранцев, в подлинных кудесников которого со временем превратили и нас. Денежные ограничения на обслуживание гостей практически не существовали. Лучшие гостиницы, рестораны, театры, краткий отдых в сочинских санаториях. И, естественно, гастрономическое изобилие. Ежедневно на делегатском столе присутствовали черная икра, лучшие блюда кулинаров и поваров, шампанское, дорогие редкие вина и коньяки от десяти до пятнадцати лет выдержки. Делегаты возвращались домой после двух-трех недель с убеждением: Советский Союз для рабочих - обетованная земля.
Нелегкое это дело быть специалистом по одурачиванию зарубежных гостей. Правда, нам на помощь приходила заранее тщательно разработанная система. Скажем, предстояло посетить завод, шахту, где условия труда и техника далеки от передовых. В этом случае упор делался на социальную сторону заботы профсоюзов о своих членах - посещении поликлиник, дворцов культуры, квартир, где на деньги администрации и профкома заранее накрывался сказочно изобильный стол. И все-таки сбои в налаженной системе случались. Запомнилось посещение в пятидесятых подмосковного угольного бассейна. Не советую тем, кто далек от профессии горняка, спускаться в шахту. Тебя одевают в брезентовую робу, водружают на голову каску, а затем сажают в клеть - жалкое подобие лифта. Глубоко под землей куда-то долго ведут. Сначала идешь в полный рост, стараясь не замечать воды, ее тяжелые капли падают на тебя сверху. Потом сгибаешься в три погибели и вползаешь в забой, где шахтер "рубает" уголь. Первая мысль наверху - слава богу, остался жив. И тут тебе предлагают познакомиться с условиями жизни шахтеров.
Как-то нас привезли в новый шахтерский поселок, машина остановилась возле современного кирпичного дома. Зная закулисную кухню, спрашиваю сопровождающего: в какую квартиру можно зайти? Он, по-видимому новичок, отвечает: в любую. Мы позвонили в дверь на первом этаже. Нам открыла старая, в лохмотья одетая женщина. Стало ясно - ошибка. Но куда деваться, сзади напирают делегаты. Вошли. Нищенская обстановка, плачущий маленький ребенок. Чтобы разрядить атмосферу, член делегации, коммунист, задал традиционный вопрос: как живется? Видно, он рассчитывал на положительный ответ. Хозяйка квартиры не сочла нужным лгать. "Разве вы не видите? зарыдала она, разорвав кофту и обнажив сморщенную грудь.- Сын погиб в шахте, остался ребенок, пенсия по потере кормильца - гроши. Мы умираем от голода!"
Я не стал переводить буквально. Пришлось неуклюже импровизировать на ходу: "Зачем вы меня обижаете? Если я затеяла ремонт и вывезла мебель, то это не значит, что мы плохо живем!"
Делегаты сделали вид, что их удовлетворила фальшивка. Тем более что в другой заранее подготовленной квартире на втором этаже их ждали чудесная молодая хозяйка и обильный стол с коньяком и водкой. С тех пор прошло свыше сорока лет, но старая женщина до сих пор, как живая, стоит перед глазами. Оправдываю себя тем, что в той обстановке нельзя было поступить иначе: выбросили бы с работы на следующий день за "отсутствие политической бдительности". А несчастная старая женщина? Ей все равно не помог бы никто. Мизерная пенсия по потере кормильца устанавливалась законом.
СТАЛИН И ВЫШИНСКИЙ ВБЛИЗИ
Курьезные и опасные случаи? Их хватает в переводческой работе. Позднее, в конце пятидесятых, меня пригласили переводить Нину Петровну, жену Никиты Сергеевича Хрущева. Первому лицу в государстве в то время исполнилось семьдесят. Зарубежная печать полнилась слухами о плохом состоянии его здоровья и предстоящей отставке. Японская женская делегация, которую принимала Нина Петровна, состояла из искушенных в политике общественных деятельниц. Им, конечно, не терпелось узнать о том, что ждет нашу страну в самом ближайшем будущем. После обычных вопросов глава делегации задала неожиданно главный: "Как здоровье Никиты Сергеевича?" Нина Петровна не разглядела подвоха.
- Ох, не спрашивайте, плох, очень плох. На работе очень устает, ничего не успевает. Вынужден привозить на дачу секретные бумаги и пытается работать, сидя на лужайке. А глаза уже ничего не видят. Приходится просить внуков читать документы вслух.
Попробуй перевести буквально. В тот же день информацию о плохом состоянии здоровья Хрущева подхватит вся зарубежная пресса, ссылаясь уже не на слухи, а на достоверные сведения из самой семьи главы партии и государства. Кто в таких случаях виноват? Переводчик, отнюдь не жена Хрущева. Неправильно понял, исказил смысл сказанного. Возможно, намеренно. Наказание - "за можай". Помог опыт пропагандистской работы. Перевод пришлось сделать вольно, но с возможным приближением к сказанному. "Никита Сергеевич? На работе очень устает, не успевает справиться со всеми документами. Вынужден привозить их вечерами на дачу и допоздна работать, сидя в кресле на лужайке в окружении внуков. На здоровье пока не жалуется".