Показал старичку принесенный товар: это были небольшие сборники стихов начала века (без иллюстраций и довольно тоненькие, по сути — брошюрки) — Брюсова, Бальмонта и Зинаиды Гиппиус. Имена, конечно же, все были громкие, известные, однако сами книжки находились отнюдь не в лучшем состоянии: зачитанные, местами потертые, кое-где рваные, а одна — так и вовсе без задней обложки.
Но, тем не менее, глаза у старичка загорелись. Он нервно полистал брошюрки и предложил: «Хотите за них пять рублей? Очень хорошая цена! Только для вас! Вам ведь нужны деньги, молодой человек?» И выжидающе посмотрел на Пашу — очевидно, был абсолютно уверен, что тот тут же с радостью согласится. Действительно, для простого школьника образца семидесятых годов это была весьма приятная сумма.
Но Паша лишь презрительно хмыкнул и отрицательно помотал головой: «Продаю по каталогу». Он отлично знал психологию таких вот книжных жуков-перекупщиков, строящих свой корыстный расчет (и бизнес) на том, что обычный советский человек, как правило, не в курсе настоящей цены старинных изданий.
Старик посмотрел на него с уважение и, соглашаясь, кивнул. Ладно, по каталогу — так по каталогу. Полез в свой толстый, пухлый портфель достал точно такой же справочник, какой лежал в магазине на столе у приёмщика. Посмотрел, полистал, подумал, пожевал сухими, тонкими губами и произнес: «Хорошо, вот цены, смотрите сами».
Паша посмотрел: две книжечки (Брюсов и Бальмонт) шли по семь рублей пятьдесят копеек каждая, третья, Зинаида Гиппиус, оценивалась в целых двенадцать рублей. Итого — двадцать семь целковых. Кивнул: «Ладно, за эту цену я согласен продать». Выгода ему была очевидная: во-первых, экономил кучу времени (не нужно ждать, стоять в очереди, а потом еще раз приезжать за деньгами), нигде не светился его паспорт (мало ли что), и, самое главное, он выгадывал двадцать процентов, которые обязательно вычтут из положенной ему суммы. А это, как ни крути, пять рублей сорок копеек. Тоже деньги!
У старика-перекупщика имелась своя выгода: официальная цена в каталоге часто не отражала реальную стоимость книги на «черном» рынке. И за некоторые, если попасть на ценителя, можно было получить раза в два-три больше. На этом и строился его бизнес. У каждого такого жука-перекупщика, хорошо знал Паша, был весьма обширный круг знакомств, и этот хитрый старичок уже наверняка прикинул в уме, кому и за сколько он загонит эти брошюрки. Внакладе точно не останется! Недаром же трется вечерами возле букинистического магазина! Скупает с рук (за треть или даже четверть цены) старинные издания, принесенные неопытными советскими гражданами, а потом продает их по нормальной цене любителям книг. С большой выгодой для себя.
Паша таких связей, само собой, не имел и иметь не мог, а потому без долгих колебаний согласился отдать сборнички по официальной, каталожной цене. Ладно, пусть этот жук-перекупщик получит свой гешефт! В конце концов, это будет даже справедливо.
Старик полез в карман, достал черный кожаный бумажник, отсчитал несколько купюр. Паша посмотрел: две красные «десятки», одна синяя «пятерка» и еще два желтых рубля. Кивнул, спрятал деньги во внутреннем кармане школьного пиджака — у сердца они сохранней будут.
— С вами приятно иметь дело, молодой человек, — улыбнулся старик. — Кстати, меня зовут Марк Абрамович. А вас?
— Павел.
— Приятно познакомиться. А скажите-ка мне, Павел, может быть, у вас еще имеются такие же издания? Старые, дореволюционные?
— Может, и имеются, — неопределенно ответил Павел.
Марк Абрамович достал из портфеля толстую, растрепанную записную книжку, вырвал страничку, написал на ней что-то.
— Вот вам мой номер домашнего телефона, если соберетесь еще что-нибудь продавать, сразу же звоните мне. Договоримся, встретимся. Не обижу вас — всё будет честно, по каталогу.
Паша кивнул и убрал бумажку туда, же, куда и деньги, во внутренний карман. Пригодится. Это было удачное знакомство: теперь можно не стоять в очереди, не терять времени, а продавать старинные издания напрямую этому перекупщику. К его и своей выгоде.
— Мне пора, — кивнул, поднимаясь, Марк Абрамович. — Звоните!
И не спеша двинулся по дорожке, ведущей к метро. Когда проходил мимо тусовавшихся у памятника библиофилов, один из них едко заметил:
— Что, Абрамыч, обобрал мальчишку? Нехорошо! Бог тебе этого не простит! Он жадных не любит!
— Ничего, я со своим богом как-нибудь сам разберусь, — негромко, но с большим достоинством произнес Марк Абрамович. — Наш бог ничего не имеет против денег. Тем более — честно заработанных.