Бриллиантовые струи били в небо. Демон повёл сотканной из чёрного тумана рукой, и в полотне воды, ниспадающем перед разрывом мраморной балюстрады, возникла дорога.
Подрессоренная пружинами золочёная карета несла императора в Петергоф. Солнечный июльский день изливался в открытую коляску, на августейшее лицо Петра Фёдоровича, угловатый лик прусского посланника фон дер Гольца и круглое личико графини Елизаветы Воронцовой, фаворитки государя. Следом пылила вереница экипажей — придворные и прекрасные дамы спешили на празднование именин императора, предвкушая веселие торжественного обеда.
Картинка исчезла, какое-то время Миних видел лишь зелень парка за прозрачной пеленой, а потом на «полотне» появился генерал-адъютант Гудович. Недалеко. На подъезде к Петергофу. Увидев спешащих к нему слуг, Гудович придержал коня. Выслушал, выругался, развернул жеребца, дал шпоры и разогнал в галопе.
Фельдмаршал, демон и позолоченные барельефы смотрели генерал-адъютанту в спину.
— Я должен подготовить войска, — сказал граф, полоская дым во рту. — И возможный отъезд государя.
— Должен, — повторил демон, словно пережёвывая словцо. — В любом слове заложено абсолютно всё, даже его ложное значение.
В водопаде Большого каскада Гудович приближался к карете императора.
Пётр III оставался полулежать в коляске, даже когда генерал-адъютант замолчал. Новость будто бы заморозила его.
А потом император сел и что-то сказал Воронцовой. Громко. Нервно. Рефлекс грома. Отзвуки вчерашнего загула.
Дамы высыпали из экипажей, точно бисер.
Через минуту кони сорвались с места и во всю прыть понеслись в Петергоф.
Картинка исчезла. Вернулся шум воды и циркулирующий в сигаре ароматный дым.
Демон отслоился от ущербно-ленивой тени фонтана и исчез в радужных переливах над Большим каналом. Миниху показалось, что он услышал одно слово.
«Переворот».
* * *
Император распахнул двери павильона, в котором жила Екатерина Алексеевна, и кинулся с бранью в спальню. За ним проследовал Миних. В роскошь здания, в смрад царского гнева.
Вид Петра Фёдоровича, ползающего на коленях возле кровати, смутил фельдмаршала. Он замер в дверях, глядя на стремительно мрачнеющую за окном зелень. «Уж не солнце ли он там ищет?»
В узких, сильно зашнурованных сапогах император едва мог согнуть колени, от чего выглядел ещё более жалко. С трудом поднявшись, Пётр III стал распахивать шкафы, бросать на пол вещи императрицы, затем выдернул из ножен шпагу и принялся с остервенением колоть бархат панелей и потолок. От царя разило прокисшим в желудке вином. Он несколько раз проткнул платье императрицы, сшитое к сегодняшнему празднеству и оставленное на кровати. Как упрёк. Как насмешка.
— Эта женщина способна на всё! — закричал Пётр Фёдорович и выругался по-немецки.
Миних спокойно наблюдал за императором.
— Будет! Хватит этих загадок! — Государь швырнул шпагу на кровать, на испорченное платье императрицы. — К заливу, на воздух!
К пристани шла шлюпка. Когда император окликнул сидящего на корме офицера, гребцы налегли на вёсла. Офицер вскочил, упал, снова встал, вцепившись в борт, да так и стоял, пока не вывалился на мостки.
— Здравия желаю, ваше императорское величество!
— К чёрту церемонии! — гаркнул Пётр III. — Кто?!
— Поручик бомбардирской роты Преображенского полка Бернгорст, ваше императорское величество!
Над тёмной полосой Петербурга поднимался дым.
— Что там? Почему над городом дым?
— Я доставил фейерверк! Для государевых именин! — пробасил офицер.
— К чёрту фейерверк! Отвечайте, что в Петербурге! Иначе расстреляю!
— Слушаюсь, ваша милость.
— Не слушайте, а рассказывайте, — хмуро улыбнулся Миних. Некогда рухнув с высоты административных высот, он не страшился нового падения. Понятные игры людей и необъяснимые игры демонов. А он по-прежнему нужен и тем, и другим.
— Не видел ничего этакого, — доложил поручик. — Правда, был шум в Преображенском полку. Солдаты носились, кричали.
— Вы расслышали, о чём кричали? — спросил фельдмаршал.
— Желали здравия императрице Екатерине Алексеевне, стреляли вверх. Большего не слышал — было приказано везти фейерверк.
— Фейерверк, — хрипло повторил Пётр Фёдорович, глядя то на поручика, то на Миниха.