Как только карета с Петром Фёдоровичем, Елизаветой Воронцовой и Гудовичем появилась в Петергофе, солдаты, завидев свергнутого государя в окне экипажа, принялись кричать: «Да здравствует Екатерина II!». На подъезде к дворцу Пётр упал в краткий обморок, а очнувшись, увидел избитого Гудовича и рыдающую Воронцову, с которой сорвали украшения. Униженный монарх сорвал портупею со шпагой, сбросил ленту Андрея Первозванного, скинул ботфорты и мундир, и уселся на мокрую траву. Окружившие Петра — босого, в рубашке и исподнем белье, — солдаты заливисто хохотали.
Уже во дворце Пётр Фёдорович заплакал. Он старался поймать руку графа Панина для поцелуя, Воронцова бросилась на колени, моля остаться при опальном государе.
Гудовича увели во флигель (после отправили в его черниговскую вотчину), Воронцову поместили в одном из павильонов (после выслали в одну из подмосковных деревень), а Петра, отказав во встрече с императрицей, накормили обедом.
После — в сопровождении караула отвезли в собственную мызу, в Ропшу, под арест. С часовым у дверей спальни. С зелёными гардинами на окнах. С солдатами вокруг дома. Со смехом пьяных офицеров за дверью. С испрошенными скрипкой, собакой и негром.
Через неделю Пётр Фёдорович умер. От приступа геморроидальных колик, усилившегося продолжительным употреблением алкоголя.
Так сказали России.
* * *
Карета доставила Миниха к главному подъезду Большого дворца. Арестованного привели к императрице.
Екатерина Алексеевна предстала перед фельдмаршалом в платье из серебряного глазета, вышитого золотой нитью — государственные гербы украшали весь костюм императрицы. Граф не мог не отметить красоту и величие этой женщины, особенно в столь роскошном наряде, достойном коронации. Узкие плечи с украшенными кружевом рукавами, тонкая талия, сильно расширенная книзу юбка на фижмах из китового уса.
— Генерал-фельдмаршал Бурхард-Христофор Миних, — представился граф.
Императрица разложила веер. Полукруглый экран, окантованный растительным орнаментом, расправился на позолоченных пластинах панциря черепахи. С лицевой стороны веера были изображены сидящая дама и играющий на волынке мужчина. «Жалкий музыкантишка. Я никогда не желал быть таким, даже в юности, — подумал Миних. — Даже сейчас. Я не буду петь, я буду говорить. Правду».
— Вы хотели против меня сражаться, граф? — Екатерина наклонила голову к правому плечу и обмахнулась. Волосы императрицы были зачёсаны назад: гладкая, неукрашенная причёска.
— Именно так, государыня! — сказал Миних.
— Но ныне намерения эти оставлены?
Фельдмаршал склонил голову.
За свою жизнь он присягал и подчинялся стольким людям и нелюдям, что — одним больше, одним меньше… Его истинным долгом была жизнь. Её жалкий остаток.
Но если заглянуть правде в глаза, — в эти налитые кровью воронки со стоком черноты в центре, точь-в-точь как у демонов, командующих «потешными войсками» людей, — то там тонул ещё более простой ответ: несмотря на притязания всей жизни, Миних привык подчиняться. Даже руководя многотысячными войсками. Особенно — руководя.
Давешний бес главенствования, мучивший Миниха до ссылки, исчез, издох.
— Я хотел жизнью своей пожертвовать за государя, который возвратил мне свободу! Но теперь долг мой — сражаться за вас! Ваше величество найдёт во мне верного слугу, — с прямотой старого солдата ответил Миних. Без раболепия и страха.
— Верю, — кивнула императрица.
И подарила своё предобеденное великодушие.
И командование Ладожским каналом, Волховскими порогами, Ревельским, Рогервикским, Нарвским и Кронштадским портами.
* * *
Демон явился к Миниху после смерти Петра Фёдоровича.
Генерал-губернатор как раз закончил письмо императрице — «Сон почти не смыкает моих глаз. С разными планами я закрываю глаза и снова, проснувшись, обращаю к ним свои мысли» — и, отложив перо, запахнул полу халата, откинулся на спинку кресла, крытого зелёным бархатом.
— Хочу, чтобы ты увидел, — сказа тень.
— Я видел настоящее и прошлое. Теперь ты покажешь мне будущее?
— Не сегодня. Смотри на огонь.