- Да кто ж про него не слышал, - проскрипел седой мужик с длинными волосами. - Говоришь – Криволучье, подразумеваешь – Туз.
- Так вот Ковбой думает, что Туз – это матка. Которая рожает и охраняет всех остальных. И если его убить, они перестанут того, размножаться. Может есть еще матки, но Туз у нас тут главная матка на районе.
Замолчали все, стали видимо про себя дальше думать. Замочит Кач Туза, после этого Криволучье, видимо, ему отойдет. Хабара в Криволучье конечно много, под Тузом сталкеры не очень-то ходили. После того как там Туз появился, Криволучье вымерло давно, одна нежить, мутанты. Но не ради хабара Кач все это затеял. Достал его Туз – жизни уже не давал.
Как представил я себе, что вся эта орава мужиков с Тузом разделается, потом со мной придет Запрудье освобождать – аж голова закружилась, как будто стакан залпом махнул. Динамовцев человек сорок наверное, но это вместе с бабами и детьми, а тут одних мужиков сотня. Прогонят они динамовцев, и уйдут те в свое Динамо, а мы Запрудье застолбим и охранять будем, никому больше не отдадим.
И вернусь я потом к Качу в высотку… мда… нет, погоди разбегаться пока.
Добрыня и Славич обсуждали баб, перешли на меня.
- А он тут уже одну подцепил.
Но я их вольности оборвал, нечего старшего брата обсуждать. Тем более что никакой серьезности я не ожидал от всего этого.
..
Пошел к нужнику, по дороге неожиданно встретился с… той самой, короче.
- Молодец, - подмигнула. – Слышала, как ты перед Бабом выступал. Красавчик.
Хотел я что-то сказать, но она улизнула.
..
После обеда толпа разбилась – одни ушли, другие собрались у окон покурить, посудачить. Мне тоже кровь прилила к желудку, и я пошел было прилечь – утром приметил мимоходом темный круглый зал, от которого в разные стороны тянулись коридоры с комнатами. Тут проходили собрания Качевской общины, пока ее членам не надоело сие занятие.
Туда я и направился, потому что в гостевые комнаты возвращаться не хотел – очень там воняло портянками и штанами нестиранными, после сытного обеда боялся я такой запах не выдержать. А в зале было тихо, свежо, и вроде бы пусто.
Но по пути зацепился ухом за разговор один и решил посидеть, послушать умных людей, и от них самому ума набраться.
Говорил тот самый скрипучий седой дед, который сказал народную мудрость про Туза и Криволучье.
- И вообще дисциплины никакой, - сварливо завершил он начатую до моего прихода мысль. – Анархия, как у батьки Махно. По другому надо, раз такое дело – огородить это Криволучье забором, нахрен, и часовых выставить. И все, что оттуда лезет – мочить. А соваться туда – гиблое дело. Сколько там наших полегло.
- Так чего нам, не идти что ли, дедушка Макар? – перепросил тонким голосом белобрысый юнец, державший в тонких руках солидное помповое ружье.
- Да нет, идти надо, Степа, - вздохнул дед. – Я обещал. Да вряд ли что путное выйдет.
- А что думаете насчет этого, Туза-матки? – спросил я умного деда.
Он брезгливо отмахнулся.
- Чушь это. Мутанты все разные. Туз – скорее всего, что-то вроде паука, или другая обезьяна. Хуже, если человек-мутант.
- Что, неужто все-таки бывают такие? – изобразил я наивного юнца.
- Ну если от обезьян мутанты пошли, то почему от людей не могли. Сколько гадости после Писеца в воздухе, в воде. Земля с ума сошла. Ну это вряд ли. Я думаю, просто большая злая обезьяна. Хорошо если она там одна, а если там гнездо, и сейчас новые тузы пойдут? Они тогда людей всех истребят нахрен. Так что в этом смысле Кач прав. Давно надо было это сделать. Только чего-то меня сомнения терзают. Кабы не перебили нас там всех нахрен.
На этой оптимистической ноте я покинул собрание, и, поплутав немного по коридорам, наконец обнаружил темный круглый зал, вдоль стен которого стояли пыльные и прокисшие, проваленные диваны. На одном из них я и устроился.
Где-то, похоже у Кача в кабинете, басили голоса мужиков, в другой стороне бабы кудахтали, в третьей дети шумели. Тянуло одежной кислятиной, куревом, дымом от печки. Нормальная такая жилая обстановка.
Пристроился наконец среди диванных кочек, бугрившихся что поле за нашим городищем, стало покойно и тепло.
Достал свои сокровища.
Солдатик из белого металла. Отец говорил, уже при нем таких не делали. Из дедового времени, а может и раньше. Стоит как столб, ружье прижал, на голове котел, каска называется. Странный, конечно, если так подумать, но сколько мы с ним играли с Добрыней и Славичем – все и не вспомнить. Часового изображает. А еще был индеец, который к нему крался, чтобы снять. Обожали мы этот момент. Дрались иногда за право, кто индейцем играет, или кто кого убивает. Жаль, потерялся потом этот индеец, все Запрудье перерыли, но не нашли. Я иногда этого солдатика над собой ставлю, когда спать ложусь в неспокойном месте. Отец смеялся, мамка ругала – верующая она была, говорит, идола себе ставишь. А мне ровно всё, идол, не идол. Спокойнее так спать – и точка.