- А ты, - говорит, - наших деток от паука спас. Значит их жизни теперь – тоже твои, да?
- Зачем мне так много, давай махнем их всех на одну твою?
Остаток дня я провел как все глупые влюбленные – да как тот же Славич, которого я только что укорял за безрассудство. Сидели с Соней мурлыкали, о том о сем, рассказывали друг другу про себя.
Сходили пострелять по банкам из Сонькиного пистолета – беретта называется. Никогда такой машинки в руках не держал, даже завидно стало.
- Ничего, - говорит, - придешь из похода, купишь себе таких хоть две штуки. В походе все хабара набирают. Ну, если вернуться удается, - уточнила она и помрачнела даже немного, но отмахнулась и давай опять улыбаться.
Патронов не жалели, думаю, вот баба, все у нее тут схвачено-захвачено. Стреляли, пока не надоело до смерти. Потом пошли в столовку, чай гонять, Сонька меня настоящим чаем угостила, да с малиновым вареньем. Сама, говорит, собирала. Я говорю, а как же медведи, то-сё. А она говорит, я медведя не боюсь, я одного уже завалила в малине - прямо в глаз из пистолета. Вот баба, чума! Так и сидели за чаем болтали, не замечая, как часы бегут, бегут, да и добежали дотемна.
А потом я шел к нам в гостевую и думал. Вот так осудишь кого-нибудь, а потом сам в это и попадешься. Так что не судите никого без особой нужды, мужики.
Поход
Ночью уснуть никак не мог – сердце стучало, мысли разные лезли. Понял, что чаю перепил, пришлось самогоном усыплять себя, получилась ерунда. На следующее утро еле проснулся и тут же услышал новость: Кач решил наконец выступать. День назад я его корил за медлительность, теперь клял за поспешность – теперь уж никак не хотелось мне идти ни на какую войну, даже думал откосить как-нибудь, но Добрыня с Славичем не простили бы. Тем более что Славич свою зазнобу дел куда-то, так что и мне, выходит, должно было поступить так же.
Кое-как с Софией простились, даже пришлось ее отговаривать – хотела со мной идти, да куда ей со мной и с такой оравой мужиков. И вот тебе пожалуйста. Нечаянная любовь вспыхнула во мне, ровно как пожар в заброшенном деревянном доме, но я от нее уходил черт знает куда.
Расстроенный донельзя, я со своим ранцем был поднят равнодушным Добрыней и втиснут в нестройные ряды ополченцев, спускавшихся по долгой лестнице высотки к выходу. И с каждым шагом, отдалявшим меня от моей нечаянной любви, сердцу становилось все больнее. Нарочно, что спускался вниз – чувство было, словно в ад схожу.
Да еще тут эти безутешные родственнички витьковы, никак успокоиться не могли.
- За Витька ответишь, сука, - быстро рыкнул кто-то мне на ухо и сиганул в спускавшуюся по лестнице толпу, я только дернулся запоздало.
Хотел крикнуть ему «трус», да кругом одинаковые камуфляжные спины шагающих вниз мужиков, могут неправильно понять. Так что цели своей ругатель достиг, плюнул мне прямо в душу, да еще в такой момент.
А тут еще Качовы хозяйственники. Нагнал один, очкарик, с блокнотом в руке, и спрашивает:
- Это ты запрудненский бугор?
- Ну я, - отвечаю, чуя недоброе.
- Твои ребята вчера взяли сорок пять патронов, платить когда будешь?
Я от такого подъезда забыл вообще, где нахожусь.
- Не понял, - говорю, - мне Борис сказал, бери сколько надо.
- А «платить не надо» тоже сказал? – уточнил въедливый очкарик.
- Ты чего-то попутал, друг, - не поддался я на приступ плохого настроения, - мы Лярву замочили, я вашего паука позавчера замочил. Потом, мы же все на войну идем, нет?
- За Лярву мы рассчитались, а про паука я не в курсе, - отрезал наглый очкарик, - а про войну уговор был, каждый идет со своей снарягой. Так что вернемся, заплатишь.
В общем, вышел я на улицу в таком состоянии, что не до войны совсем. Даже Добрыня заметил, понял по-своему, и в кои веки расщедрился утешение. Правда, в своем обычае.
- Чего ты бледный такой, Свят? Ссышь што ле?
Ухватил я свой Гром прикладом вперед и хотел уже угостить братишку по челюсти. Да Славич остановил, и то чудо. А то ведь угостил бы. Добрыня это понял и даже обиделся вроде, до вечера оттаивать не хотел.
А что, сам виноват. Нельзя старшему брату такое говорить.
Едва чуть успокоился, девка какая-то налетела сзади – запыхавшаяся, красная.
- Это, - говорит и на ухо бормочет, - София Александровна вас срочно просит, на минуту, только тихо.