В общем, в бананах этих халявных обнаружились личинки такие, как у жуков или бабочек куколки. Кто слишком долго разглядывал, у некоторых на руке они прямо оживали и норовили уползти куда-то. А кто-то, говорил, что вроде в животе теперь шабашрится, но надеялись что кажется на нервной почве.
Затем свернули прочь от реки, налево, и пошли между двух рядов длинных девятиэтажных домов, отец такие «китайская стена» называл. Тут бананы поредели, зато цветы какие-то пошли, а в них мошкара, летает, на лицо садится, просто смерть. Но дальше от реки цветы кончились, и мошкара с ними.
Потом в просвете между двумя «стенами» опять налево – третий раз, жаль не видел рожу Деда Макара – и сразу квадратное со всех сторон здание с трубами. А вокруг него целый укрепрайон. Сначала показалось, что буреломы, но пригляделся и понял, что это специально кто-то наворотил – столбы, машины перевернутые, и мусор, мусор...
- Ух ни хрена себе, - побежала в разных вариантах по толпе общечеловеческая реакция на увиденное.
Солнышко так хорошо на все это светило, красота прямо, но воняло страшно, похоже на мертвечину, раньше я в Криволучье этого запаха не чуял.
Движение замедлилось. Люди начали расходиться в стороны, я увидел Кача, который слал одних налево, других направо, в перерывах показывая на дом с трубами.
- Котельня, где Туз прячется, - сказал мне Дед и ушел налево.
Ах вот оно что!
- Башня Саурона, - непонятно выразился Нехай, хотя на башню это не походило.
Мы с ним пошли направо, обходя командующего Кача. Его глаза были вытаращены от напряжения. Он еще и показывал всем двумя пальцами на них – гляди в оба, мол.
Мы и глядели.
Командир правой группы был Балкан, левой – Винт. Вслед за ними мы таращились на котельню, целясь.
Ветер, дувший нам в спины, переменился и задул от котельной – и тут нас накрыла волна запаха, который ни с чем не перепутать. Такой густой, словно настаивался годами. Немудрено, что со всех сторон послышались сдавленные отрыжки – желудки ополченцев готовились по-быстрому срыгнуть завтрак.
- Смотри на крышу! – зашипел кто-то, и все как по команде уставились наверх. - Шевелится!
Там точно вроде что-то шевелилось, только непонять, что – то ли ветер играл лохмотьями, то ли копошились птицы.
- Да это мусор, - сказал кто-то, и тут над копошившимся пятном мелькнули сразу две руки и исчезли.
В том, что это были две руки, у меня не было никакого сомнения. Причем обе правые. Да еще волосатые. Словно два человека, перед этим прятавшиеся на крыше, одновременно махнули руками и снова спрятались. Большие только слишком, так что одно с другим в голове не вязалось.
Зашелестели стволы, залязгали затворы, но никто не стрелял – пока было некуда.
Мы стояли в тишине и ждали, пока что-нибудь появится, но в тишине только шумел ветер.
Выстрелы раздались с обратной стороны котельни, где была левая группа. С десяток выстрелов слились в шумную кляксу, раздробившуюся тысячью звуковых осколков, затем выстрелы прекратились и послышались крики досады и ненависти.
Балкан предостерегающе поднял руку:
- Стоять на месте!
С другой стороны, переваливаясь, пришел Баб, то и дело оглядываясь назад.
- Та улетел на крышу, - сказал он, кривясь от ненависти.
- В смысле, улетел? – уточнил Балкан.
- Ну шо, ускакал, перескочил, бис его знае, - Баб сплюнул. – Метнулся, туша така шо трындец, а порхает швыдче мухи. Ушел.
Он оглядел наше воинство и ободряюще подмигнул.
- Убёх гад. Боится значит. Ну ничого, мы его зараз зажмем, хлопци. Кач казав, пошукаем у котельне, може там його самки, яйки, чи шо.
Он махнул дугой на вход в котельню и озабоченно вернулся к своей группе.
- Яйки чишо, - повторяли в группе, похихикивая.
«Пошукаем у котельне». Мы обошли кругом, но прохода в завалах не обнаружили. Видимо, Туз, если это действительно было его логово, перемещался как-то иначе, не по земле.
Народ стал собираться в неорганизованную толпу.