Экология, однако.
Народ бодро вверх шурует, толкается, а я на червяков заглядываюсь, так и отстал. Только Добрыня рядом идет, ругает меня.
- Хватит на срань всякую пялиться, лучше под ноги смотри!
Пролет, еще один – ступеньки уже просто в слизи. Люди впереди поскальзываться начали, матерятся, за перила и стены хватаются – перила шатаются, а на стенах многоножки. А перчатки на руках не у всех, вот хоть им кол на голове теши.
И пока мы поднимались, один впереди соскользнул со ступеньки и чуть вниз не упал, и голой рукой об стену схватился, и прямо на многоножку эту – а она его укусила, естественно, он и заорал.
- Тихо! – рыкнул Кач, и добавил слов неприятных.
Укушенный зашептал себе под нос оправдания и остановился – достал нож, разрезал укус, высосал кровь и сплюнул, молодец, значит, грамотный. Перчатку, конечно, проще было бы надеть, но может забыл, или в карты проиграл, всякое бывает.
А ступени все гаже и гаже становятся – вообще кошмар. Кач прет вверх, как заведенный – я по чирканью понял, что у него ботинки с шипами новенькими, ну он богатый, может себе такое позволить. А народ за ним не в такой козырной обувке и потому прыти поубавил, что ни шаг – скользят, матерятся, смеются даже. Ну а что делать, если поскользнулся? Вправо стена, на ней эти твари бегают, ну можно прикладом опереться иногда. А влево перила, шатаются, зараза. То один за них схватится, то другой. Перила шатаются, извиваются, как живые, Кач все шипит – не трогай перила, да как их не трогать, обо что держаться-то?
И в один такой момент сразу несколько чуваков ухватились за перила да и налегли на них, они хрустнули и выскочили из лестницы. И вся эта орава с матерными криками опрокинулась с лестницы и посыпалась на пролет ниже, а пара мужиков покатились по лестнице вниз и смели собой других.
Хорошо, что я в последних шел – мало что меня Добрыня ругал – стоял в самом низу лестницы и как увидел всю эту бодягу, просто спрыгнул обратно на площадку этажа. Упал на задницу и прокатился аж до стены – смотрю, одна из четырех дверей квартирных открыта, будто приглашает.
На лестнице такое творилось – я даже слушать не хотел. Мат-перемат, жалобы, просьбы, угрозы, обвинения, и все вполголоса, потому как все понимали, что излишнее внимание привлекать к себе не стоит. Ну, пока они разберутся, решил я променад сделать в открытую квартиру, из любопытства. Сказал Добрыне и пошел.
Дверь скрипнула. В коридоре было темно, пришлось фонариком жикнуть. На полу тряпок навалено – да все с виду хорошие, хотя и лежалые, даже жалко оставлять. Справа кухня, перед ней ванна с туалетом. Стремные места, но я взял ножик наизготовку – если что кинется, пырну навылет – и прошел.
Маленькая кухня, но аккуратная… была когда-то. Посуда в шкафчиках целая, заглядение. Сода стоит, даже сахара немного. Как-то резко тут Писец наступил.
Смотрю – на столе коробочка какая-то красивая, а в ней бутылочка детская. Новая, похоже. Пока я думал, мне Добрыня начал из коридора цыкать, в общем, схватил я бутылочку в карман и пошел к нему, досадуя на недостаток времени.
Пострадавшие уже кое-как разобрались – трое мужиков с ушибами и вывихами пошли назад, на улицу, остальные достали ножи и с их помощью злобно карабкались по слизским ступенькам. Ну присоединились к ним и мы с Добрыней.
Таким манером доползли до последней площадки. Там слизи было уже просто по щиколотку, все, кто сюда добрался, были о два ножа, и стояли на них что крабы на ножках, ногами бестолково возякая по ступенькам. На штаны, естественно, смотреть противно было. Один мужик рухнул прямо в слизь на площадке, да заскользил прямо к перилам, благо что Кач на его пути попался, поставил ногу и заматерился страшным шепотом. Гляжу, а это тот, сколопендрой укушенный. Я его не сразу узнал, потом догадался – губы у него были набрякшие и синие. Вот так, грамотность не всегда помогает, значит.