Начал я думать, что это не я себя ятаганом, а тот паук меня царапнул чем-то, и теперь зараза во мне живет и порезу заживать не дает. Вспомнил я и то, что Ковбой говорил про укусы вампирские. Инфенция, кажется, называется. Задел, видать, паук меня когтем или зубом, когда я от него драпал, и занес заразу какую-то. Вот теперь и не сворачивается кровь и рана не затягивается.
Я даже понял, зачем пауку такую инфенцию своим жертвам закидывать, чтобы у них кровь не свертывалась да побойчее текла, и от того поплохело мне еще более.
Их же почему пауками назвали - у них же зубов нет, только четыре клыка больших в пасти. И питаются они так – утащат добычу, держат ее, а сами артерию надрежут клыками и кровь пьют, пока идет. Врагу не пожелаешь такой смерти, лучше сразу пристрелить.
Пока я в размышлениях таких научных пребывал, завечерело. Коснулось солнце крыши соседней, и в паре кварталов началась перестрелка и крики. Через пару минут все охотники с округи были в лагере, дрожали и боялись, а со стороны квартала прибежали покровские, морды белые, словно мелом вымазали, в составе четыре минус один, который остался где-то там. Спешно собравшись и сбивчиво отвечая, рассказали, что пока они охотились на зайцев да на кабанов, Туз охотился на них. Это они уже потом поняли, когда он их в тупике запер. Трое пробились, четвертый остался. Туз его вроде бы заранее выбрал, конкретно за ним шел.
Закончив рассказы одновременно со сборами, покровские попрощались и чуть ли не тем же бегом пошли на выход из Криволучья, пожелав нам удачи и остаться живыми, а максимум уделать эту дрянь, но сами они, мол, не могут больше.
Итого четыре из девяти. Осталось пять групп общим числом двадцать два человека.
Зато эти были самые отчаянные. Никто даже не отреагировал, когда вернулись последние охотники и недосчитались еще одного, и остался двадцать один.
Пока неудачливые охотники в десятый раз переспрашивали, действительно ли Марат ихний не вернулся с косулей на базу, Макар Дед обвел всех торжествующим взором.
- Двадцать одно, хорошее число, - заметил он в приступе неуместного, на мой взгляд, оптимизма.
А тоска знай меня все сильнее давит.
Запрудье, отцовская вотчина, да, дело святое. Но что толку будет, если мы тут все поляжем. Поэтому, наплевав на свою гордость, решил я еще раз провести совет. Однако теперь Славич уперся, возвращаться ему дескать безпонтово, Чулпан еще не отдохнул от Пустоши, а Добрыня вообще не смог свое мнение сформулировать. Я хотел предложить им, чтобы мы вернулись и предложили дяде Леше уйти хоть к черту на рога и делу конец, но все были уверены, что Запрудье он динамовцам дарить не будет. А дядя Леша вроде как самый старший из нас, поэтому ему решать.
Так оно и вышло, что мы опять решили остаться.
Со всех сторон запах мяса валил – народ жарил кабанов, зайцев, косулей, даже вроде как птиц каких-то, и хвастался, кто чего надыбал по квартирам. Давно столько мяса не было – в других-то районах живность почти всю повыбили, а тут она под Тузом пригрелась. Он, похоже, только обезьян да людей ел, а до остальных ему дела не было, вот они и расплодились, и людей не боялись совсем.
А что до хабара, удачливые понатаскали золота, консервов, бутылки с прежним бухлом, ништяки всякие, которые по рынкам в цене – фарфор, хрусталь, чашки-тарелки.
От этого всего изобилия, видимо, у всех дневное смертоубийство в памяти замутнело, настроение поднялось, народ радовался жратве и хабару – со всех сторон бутылки раскупоривали диковинные – виски, текилу, ром, я таких и не пробовал. Пьяные громкие речи заводили, поминали павших, размышляли о том, какой Туз нехороший человек, то есть нечеловек. Клялись, кто ему больше зубов повыдергает, обещали поймать да между двух берез разорвать, хотя, думаю, он сам бы те березы узлом завязал.
От Макаровского костра передали нам ляжку кабана здоровую, уже ободранную – мои обрадовались, благодарить стали. Я тоже порадовался сперва - вот как хорошо ленивым быть, посиди подольше, тебе что хочешь даром принесут. А как ту ляжку в руки взял, занюхнул, и чего-то меня заворотило, аж до блевоты. Вроде на вид мясо, да и пахнет сладко, а сладость та не идет, и всё. Пожал плечами и отдал своякам – ну жрите, раз нравится.