Я убью тузов.
...
Привычным движением мысли я мысленно двинулся в тот уголок мозга, который чувствовал их темные тени, и нашел их, всех четверых.
Ближайший ко мне был на соседней улице. Я двинулся в его сторону, на ходу подобрав полтораметровый обрезок трубы.
Он сидел в темном углу между двумя домами, то ли спал, то ли пребывал в прострации, как я пару дней назад. Когда я увидел его, он вздрогнул и поднял голову.
В чертах его рожи было что-то знакомое. Это было лицо человека, обезображенного годами беспробудного пьянства. Все волосы на голове выпали, вместо них росла какая-то грязная поросль, как колючая проволока.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, затем я неторопливо пошел к нему, словно в нашей встрече не было ничего необычного.
Он смотрел на меня и не двигался до самой последней секунды, когда я размахнулся трубой. Тогда он вздрогнул и начал было уворачиваться, но было поздно, труба с хрустом пробила ему череп и глубоко вошла в стену за ним.
Я отпустил трубу – он остался висеть на ней, продолжая невнятно двигать руками, затем задрожал в агонии. Тело обвисло, труба выдернулась из стены, и он упал на землю, мелко дрожа.
И тогда я сам потерял сознание. Затем очнулся, встал и пошел прочь, не чувствуя ничего, кроме бодрости и ощущения выполненного дела. Одного из четырех.
...
Ненависть новой холодной волной плеснула мне в сердце.
Это были они. Я метнулся к ним мыслью, но они исчезли.
Они поняли, что я им не брат.
Я вышел на улицу и огляделся – последние лучи солнца золотили верхние этажи домов. Я стал искать их, но не чувствовал.
Они начали прятаться. Невидимые нити пропали. Но я выследил их по одному и убил.
...
Это было трудно. С каждым разом все труднее, все тяжелее, и каждый раз, убив Туза, я сам терял сознание, словно во мне рвалась какая-то ниточка. Под конец я не помнил себя от усталости, но не мог остановиться.
Четвертый был самый трудный – видимо, он знал, что происходит. Я гнался за ним по всему Криволучью, взлетая по стенам на крыши, ныряя в окна, скатываясь по лестницам и снова взлетая на крыши.
...
Целых три дня после этого я не мог прийти в себя. Лежал на земле, в зарослях бананов, и ел их. Наконец почувствовал, что восстанавливаюсь.
И понял, что стал еще сильнее. Я словно вобрал в себя всю их мощь.
Хотя прошло совсем немного времени, пока я дремал, восстанавливая силы, жизнь в Криволучье успела измениться. Стало больше птиц, появились обезьяны. Скоро придут и люди.
Много людей. Хороших, добрых. А злых я убью. И, может быть...
Возвращение
Шел я обратным путем, как во сне. А за криволучинским мостом начались открытия.
Там, где проходила тропа, лежали брошенные вещи. Набитые рюкзаки с хабаром – бутылки, посуда, одежда, продукты. Оружие.
Все лежало в таком беспорядке, словно владельцев внезапно выдернуло из этого мира.
Наверное, так и было. Окончательно я убедился в том, что это тузы поработали, когда увидел изуродованный труп.
Ни один из людей, которые бросили отряд Кача, не ушел живым. Ни один. Я нашел вещи всех.
И тех, кто их убил, я тоже нашел. Тоже всех.
…
Ну а потом меня понесло к Соне. Человек во мне говорил, что так нельзя. А нечеловеку было плевать.
Конечно, что я еще мог сделать. От своего всесилия совсем с ума сошел, скука и любовь голову закружили.
Договорились мы со мной так - просто посмотрим издали. Просто посмотрим на нашу ясочку ненаглядную. Издали, незримо, чтобы не пугать. Но не посмотреть на нее не можем.
Хорошо быть тузом - высотку нашел сразу, увидел издали и помчался галопом, прыгая по стенам и распугивая зверье.
Взбежал по стене и столкнулся с часовым – да тот, слава Богу, обмер, а то уж рука замахнулась голову отвернуть. Запретил я ему про меня рассказывать и стал свое окно искать.