Да, кстати, вот оно что тогда было, на фонаре, и на крыше, когда я в сон проваливался или сказать не мог - у Тузов сила есть такая, человеку внушать. Не все можно внушать, но главное - замри, молчи, усни. Обезьян поэтому легко ловить было - подкрадешься к ней незаметно, вшоркнешь, она на тебя оглянулась - и все, ты ей мозги как рукой сдавливаешь.
Ну в общем забрался я в уголок, откуда то окошко видно было, и стал смотреть Софию. Ждать мне было легко теперь, мог камнем хоть весь день сидеть.
Подошла она к окну, значит, и смотрит вдаль. Смотрю, по щекам слезы текут, шепчет что-то.
Забылся я и прыгнул к ней. Хотел незаметно, да вес не рассчитал - оторвал кусок стены, кирпичи посыпались.
Взглянула она на меня, застыла с округлившимися глазами, затем сделала шаг бежать, но не успела - не удержался я и заморозил ее, как ту обезьянку. Противно самому, ну а что еще делать, да и как-то нечаянно получилось.
Смотрю я на нее, она на меня - окаменела вся. Ну, думаю, надо уже открыть рот и заговорить.
- София, - говорю басом таким утробным, как великан какой-то. – Это я, Свят. Меня заразили мутанты. Я сам теперь мутант.
Она стояла и смотрела на меня.
- Я Туз теперь.
Ну а что она скажет - я же ее за ум держу. А отпустить - убежит ведь.
Понял я все-таки, что не смогу вечно её держать, но отпустить тоже мысль не поворачивается. Больше ведь не увижу её, наверное.
Вспомнил.
Достал из котомки колечко мамино, положил его между прутьями решетки на подоконник. Подумал, посмотрел еще раз на лицо её прекрасное. Да и спрыгнул вниз.
Оттолкнулся от стены, перевернулся, упал на все восемь, как два кота сразу, и побрел прочь, куда глаза глядят.
...
Вернулся в Запрудье. По дороге думал, всех динамовцев порешу, от старика до младенца.
Но как увидел родные стены, так размягчилось сердце мое, хоть и чудовищное. Свернул на Пустошь к своим посмотреть.
Думал, что теперь ловкий и никто не увидит, да все равно напугал племяша, который вышел на песочек пописать. Увидел меня, убежал, мамку клича тоненьким своим голоском.
Вот так и перехотелось мне убивать динамовцев. Черт с ними. Сами умрут когда-нибудь.
Просто прогоню, как они нас.
Стал я кружить вокруг Запрудья. Невидимкой летал по памятным местам, смотрел на них. Заросшие, как бомжи, пьяные, баб бьют своих, противно. Не в прок им Запрудье пошло.
Могилу отца не тронули, и то спасибо. Живите. Но в другом месте.
Подкараулил, когда мужики кучно у костра собрались, самогон бухать, каждый с ружьем, бахвалятся друг перед другом, как на войну собрались. Тут я и явился перед ними.
Стою, всех сразу за мозги держу. Да там и держать-то особо нечего - отупели за это время, как свиньи, жрут да бухают. Главное, кто мне нужен был - Митька и Михай, зачинщики.
- Ну, - говорю, - Митьку вижу, а Михай где?
Молчат, только штаны у всех мокреют обильно. Отпустил немного мозги Митьке да говорить приказал.
- Михай пропал два дня как, - пищит.
- Жаль. А куда пропал?
- Да мы не знаем. Может, на медведку наступил.
- Где?
- Да тут. Они раньше на Пустоши жили, а потом начали сюда приползать. Тут сухо им, хорошо.
- Что ж вы на Пустошь не идете? - спрашиваю так лукаво, но из-за бракотанья моего то лукавство Митьке, конечно, не слышно.
- Да вот как раз собрались, - говорит, наглец, как на исповеди чешет. - У них все парни полегли, два мужика осталось, мы вот сейчас идем, сели на дорожку, самогончику, того, чтобы... того... порешать там всех, чтоб ... того...
Я даже развел руками от такой нелепицы. Хотел им жизнь подарить, а тут такой, значит, сюрприз.
В общем, передавил их, а с оставшимися поштучно потом разбирался - смотрел в глаза, и кто хотел нашей запрудненской гибели - того в расход, а кто был против злодейства, прощал и к запрудненским причислял.
Медведок тоже всех передавил - я их теперь под землей чуял, как кот мышей. А потом самого наилучшего из динамовцев отправил к своим с наказом, так мол вышло, мы теперь одна семья.